All
On the Royal Travel miyuki in Heian Japan
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
Metrics
On the Royal Travel miyuki in Heian Japan
Annotation
PII
S268684310012379-4-1
DOI
10.18254/S268684310012379-4
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Maxim V. Grachyov 
ORCID: 0000-0002-1092-9046
Occupation: Associate Professor, Department of History and Culture of Japan, Institute of Asian and African Studies, Lomonosov Moscow State University; Associate Professor, Department of East Asian Countries, State Academic University for the Humanities
Affiliation:
Lomonosov Moscow State University
State Academic University for the Humanities (GAUGN)
Address: Russian Federation, Moscow
Edition
Issue No 3-4
Pages
159-174
Abstract

The article deals with the basic principles of sacred space formation in the early medieval Japanese court culture via the study of the history of miyuki (literally “travel [bringing] happiness”). In this context, the diaries of the court nobility, the texts of legal regulations and numerous acts of documentation are analyzed. Chuyuki, Midokampakuki, Ryo no shuge, Saikyuki, Shoyuki, Teishin koki, and Zenchuki are considered as unique sources of the history of the state ceremony of the Japanese early middle ages, filled with colorful details. Emphasis is placed on the typology of miyuki, featureing its use in the life of the imperial palace. The study focuses on the most solemn ceremonial events. Among them, hiyakugi (literally “flying mail ceremony”), oshindai miyuki (literally “visit to a dignitary’s estate”) and visits to Shinto shrines are explored in detail. It should be stated that miyuki was a distinctly expressed polyfunctional complex, some aspects of which are still waiting for its researcher. The result obtained significantly correct the already known cultural history of the palace residences of the Japanese imperial house.

Keywords
Heian Japan, supreme exit, miyuki, flying mail, transportation system, manor house, shinto shrine, Buddhist temple, celestial signs, emperor, bureaucracy, ritual, ceremonial routine
Received
01.11.2020
Date of publication
08.12.2020
Number of purchasers
10
Views
567
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf

To download PDF you should sign in

Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
1 Государственная идеология в ранней Японии с особенной настойчивостью провозглашала, что государь — образец поведения, мерило нравственности, инициатор любых главенствующих начинаний. Правителю было не дозволено нарушать существующий порядок, ибо его наиглавнейшая задача состояла в поддержании существующих норм и ценностей, в чем и заключался долг священного государя.
2 Поскольку в семиотическом поле архаического пространства объезд территории (и даже обход ее пешком) ассоциировался с ее приобретением, государю надлежало регулярно совершать поездки (Илл. 1, 2) Начиная с правления государыни Дзито (прав. 690–697) до окончания правления Камму (прав. 781–806), японские божественные правители 292 раза покидали дворцовый комплекс (108 раз поездка осуществлялась за пределы столичного града) [Касахара Хидэхико, 1993, с. 10]. Такой «высочайший выезд» назывался «миюки» — «путешествие, [приносящее] счастье».
3 Обратимся к мнению Фудзивара Нагаката (1139–1191), которому посчастливилось в качестве свитского челядинца участвовать в поездке государя-инока (инсэй) Госиракава (прав. 1155–1158; ум. 1192 г.) в 1169 г1, пребывая от Госиракава в непосредственной близости2. Нагаката был восхищен размахом мероприятия3, рассыпаясь в комплиментах Госиракава и сравнивая поездку государя-инока с «высочайшими выездами» императоров. В дневнике Фудзивара Нагаката находим тонкое определение сокровенной сути поездки правителя: повсеместно, «куда бы не направился государь, [он] озаряет пространство светом благополучия» [Дзэнтюки (Као), 1–4–28, 1169].
1. В 1170, 1171, 1175 и 1179 гг. Нагаката был вхож в ближний доверительный круг правителя и, будучи главой личной государевой канцелярии, а позднее советником двора, участвовал в «высочайших выездах» императора Такакура (прав. 1168–1180).

2. В Китае еще с ханьских времен считалось, что пребывание рядом с августейшим правителем дарует удачу и благоденствие [Касахара Хидэхико, 1993, с. 1].

3. Госиракава любил исключительно помпезные предприятия, не всегда обращая внимание на опасности, таящиеся в перспективе. Иногда траты на поездки были настолько велики, что это ощутимо сказывалось на государственной казне. Тревожность у подданных вызывало еще одно обстоятельство: страх подданных перед гневом и мстительностью (этой чертой Госиракава был обильно наделен) Госиракава грозили пугающими последствиями. По словам сановника Тайра Нобунори (1112–1187) вояж Госиракава в 1169 г. в святилище Кумано обернулся катастрофой: императорский двор обезлюдел, что привело к полнейшему застою в области делопроизводства [Хёханки (Нинъан), 4–1–7, 1169].
4 Во время поездки государя (как и во время ежегодного объезда владений управителем провинции, а также при встрече послов иностранной державы или при отбытии японских посланников по месту назначению) рутинные процедуры служебной повседневности, как предоставление распорядителю комплекса подорожных документов и их обязательное предъявление на почтовых станциях, соблюдались неукоснительно4. Этими процедурами, конечно же, никто не обременял высоких персон, ибо существовали специальные чиновники, которые неусыпно следили за соблюдением установленных распорядков, дабы не произошло никаких неприятных инцидентов [Рё-но сюгэ, 1972, Т. 4, с. 858].
4. В «Сёку нихонги» содержится примечательная запись о том, что после прибытия государя Сёму (724–749) во временную столицу в Куни был послан специальный чиновник принц Мамута, дабы «забрать почтовые колокольчики» (они представляли собой часть обязательного набора подорожных документов и использовались во время поездки правителя) и доставить их обратно в Большой государственный совет [Сёку нихонги (Тэмпё), 16–2–1, 744].
5 В состав кортежа государя, как и сановного царедворца, входили специальные служащие, оповещавшие окружающих о присутствии на дороге высокородной персоны. В случае с «высочайшим выездом» такой слуга именовался кэйхицу — глашатаем, преграждавшим путь случайным прохожим во время движения государевой процессии [Сайкюки, 1993, с. 650]5.
5. О «кэйхицу» также см.: [Сёюки (Сёряку), 2–9–16, 992; (Канко), 8–8–27, 1010; (Мандзю), 1–1–23, 1024].
6 Миюки зачастую сопутствовали различные церемониальные мероприятия увеселительного свойства. В 1013 г. выезд императора Сандзё (прав. 1011–1016) сопровождался скачками. Организатором скачек стала личная государева охрана (Коноэфу), которая не только отобрала лучших наездников и стрелков, но и заранее провела репетицию действа. Само предприятие в итоге увенчалось успехом, хотя и не обошлось без происшествий (все виновники были сурово наказаны) [Сёюки (Тёва), 2–8–27, 2–9–7, 2–9–9, 2–9–10, 2–9–13, 2–9–21, 1013]6.
6. Во время скачек гостям обильно подавались сакэ и закуски. Пиршество порой приводило к курьезам: участники, изрядно захмелев, могли не найти свои туфли или перепутать паланкины [Тююки (Эйтё), 1–1–28, 1096]. В «Ши цзин», считавшейся учебным текстом для будущих государственных служащих японского императорского двора, между тем, сказано: «Выпить вина — что ж, обычай сей очень хорош, если притом и осанку, и честь сбережешь» [Ши цзин, 1987, с. 204].
7 В церемониальном своде начала IX в. «Гисики» подробным образом фиксируется последовательность действий по случаю отъезда правителя из столичного града и следования по дороге. Этот церемониал назывался хиякуги (досл. «церемония летающей почты») и отправной точкой путешествия государя был южный сад, находящийся рядом с дворцом Пурпурных покоев [Гисики. Дайрисики, 1981, с. 288–292].
8 Илл. 1. Тёкин миюки — «высочайший выезд» императора к отцу, экс-императору. Иллюстрированный свиток рубежа XII и XIII вв. Нэнтюгёдзи эмаки (тёкин миюки). По: URL: https://rmda.kulib.kyoto-u.ac.jp/item/rb00013537#?c=0&m=0&s=0&cv=2&r=0&xywh=-1360%2C1157%2C8203%2C2530
9 Исследователи полагают, что «летающая почта», в целом функционировала вполне отлаженно и использовалась в основном для спешных дел, как то: «высочайшие выезды», встречи и проводы послов, доставка депеш в случае экстренной необходимости (мятежи и волнения среди самураев на северо-востоке японского государства, а также нападения пиратов на японское побережье) и т. д. [Янагио Таро, 2012, с. 1–15]. При этом нормативы, прописанные со всей строгостью в кодексе «Тайхо Ёро рё», оказались тяжелы для реализации и, скорее всего, указывали на некую гипотетическую конструкцию, принятую волевым решением и с особой настойчивостью постулируемую государством. В законе было указано: «Если дело не требует отлагательств, то за один день [курьер (экиси) должен покрыть расстояние] в десять почтовых станций, если дело не столь спешное, тогда восемь почтовых станций; во время возвращения по делу не столь срочному — не менее шести почтовых станций» [Рё-но сюгэ, 1972, Т. 4, с. 853–854; Рицурё, 1994, с. 392–393]. Пояснения к закону ясно определяют наказания за опоздание курьера, отправленного по срочным и иным делам: один день неспешного движения приравнивался к 30 ударам легких бамбуковых палок, а за каждые последующие два дня опоздания следовало увеличение наказания на одну степень. Опоздание по причине преступного умысла каралось одним годом каторжных работ. Если срочность отправки была вызвана военной необходимостью, то наказание ужесточалось сразу на три степени. Когда опоздание курьера способствовало нанесению ущерба государственным интересам, то один день задержки в пути мог стоить курьеру трех лет каторжных работ, а каждый последующий день опоздания увеличивал экзекутивную меру на одну степень, что самым существенным образом уменьшало шансы виновного в нарушении существующих законов выйти после исполнения наказания живым и здоровым [Рё-но сюгэ, 1972, Т. 4, с. 854; Рицурё, 1994, с. 74–75].
10 Расчеты Танаами Хироси убедительно показали, что нормы «скоростной» доставки документации, по всей вероятности, были далеки от реальности. Если закон требовал в случае «спешности дела» в течение дня проезжать 10 почтовых станций (т. е. ок. 160 км), то свидетельства государственных хроник от 836 и 877 гг. позволяют усомниться в реальности существующих нормативов. В 836 г. путь из управы Дайдзайфу на о-ве Кюсю в столицу занял 13 дней, однако, если бы соблюдались зафиксированные в «Тайхо Ёро рё» нормы, то время в пути должно было составить около шести дней. В 878 г. из провинции Дэва было доставлено срочное донесение (время в пути превысило существующие нормы и составило также 13 дней). Таким образом, вместо положенных по закону 160 км ежедневного покрытия дорожного пространства, на практике движение было не столь стремительным — 60 (пример 836 г.) — 100 (пример 878 г.) км в день [Танаами Хироси, 1969, с. 146–147], что в любом случае существенно превышало нормативы установленные для движения обозов с товарами и передвижений трудомобилизованных крестьян к месту прохождения государственной трудовой повинности, а также сопровождавших их чиновников: на лошади в день 70 ри (ок. 40 км), пешком — 50 ри (ок. 28 км) в повозке — 30 ри (ок. 16 км) [Рё-но сюгэ, 1972, Т. 4, с. 911].
11 Из источников известно, что в начале X в. при государе Дайго систему скоростной почты-хияку подвергли реорганизации по причине недостаточной эффективности при очевидной многочисленности обсуживающего персонала почтовых станций. Такое переустройство вскоре дало положительный результат и в дневнике Фудзивара Тадахира (880–949)7 мы находим примеры исключительной важности и полезности эффективного функционирования дорожной инфраструктуры8. В конце X – первой половине XI в. хияку, как и другие структурные элементы дорожно-транспортной системы (почтовые станции, лодочные станции, переправы и т. д.), представляли собой отлаженный механизм, который, заметим справедливости ради, имел недостатки и был далек от идеала, зафиксированного к законодательном своде «Тайхо Ёро рё», но с учетом всех обстоятельств может быть признан высококачественным и вполне результативным, исходя из уровня развития транспортных технологий в эпоху Хэйан [Сёюки, 1959–1986 (Тётоку), 3 – 1 0–1, 997, (Канко), 9–8–7, 1012, (Тёва), 5–2–26, 1016, (Каннин), 3–4–17, 3–4–18, 3-4–20, 3–4–27, 1019, (Тёгэн) 1–7–18, 1028].
7. Текст дневника восстанавливается по сокращенной версии, составленной сыном Фудзивара Тадахира, Фудзивара Санэёри (900–970), охватывающей период 907–948 гг. С наибольшей полнотой до наших дней дошли записи за 939 и 940 гг.

8. Благодаря хияку сообщения о действиях «мятежника» Тайра Масакадо доходили до столицы в кротчайшие сроки [Тэйсин коки (Тэнгё), 2–12–27, 2–12–29, 939, 3–1–18, 3–2–25, 3–2–29, 3–3–5, 3–4–13, 940]. О функционировании скоростной курьерской почты также см.: [Тэйсин коки (Тэнгё), 2–8–11, 939; 3–1–12, 3–1–25, 3–2–1, 3–4–12, 940; Хэйан ибун, 1947–1980, (Тэнгё), 3–2–27, 940].
12 Разносторонние регламенты охватывали не только столичный уровень государственного управления, в центре которого неизменно должен был пребывать император, но и периферийный. Новый управитель провинции, вступая во владение подведомственной территорией, должен был отчетливо осознавать, что качество осуществления служебных обязанностей и строжайшее соблюдение совокупности необходимых для исполнения процедур представлялось неотъемлемой составляющей профессиональной п пригодности местных чиновников.
13 Обширное собрание актового материала «Тёя гунсай» («Обозрение двора и дальней округи», нач. XII в.) позволяет реконструировать совокупность обязательных для выполнения провинциальными управителями процедур, по крайней мере, начиная с X в. Тщательность исполнения зафиксированных в «Реестре провинциальных дел» (Кокуму дзёдзёдзи) процедур могла стать залогом успешного прохождения аттестации и дальнейшего повышения по службе [Грачёв, 2012, с. 81–83]. В ином случае неспособность должностного лица осуществлять весь комплекс рутинных процедур и условностей могла привести к тому, что «ответственный чиновник» мог «потерять лицо» и воспринимался как непригодный. Таких невежественных людей сравнивали с разорванной, негодной для употребления одеждой [Тёя гунсай, 1964, с. 45–47].
14 Первейший круг обязанностей правителя провинции состоял в осуществлении должного управления вверенной ему правителем территории, охранителем и попечителем которой является управитель, обязанный подавать пример безупречной чистоты и высоких моральных качеств9. По этой причине закон обязывал его ежегодно объезжать свои владения с целью наведения порядка и установления справедливости [Рё-но сюгэ, 1972, Т. 1, с. 164; Рицурё, 1994, с. 236].
9. Закономерно, что наименование должности управителя провинции устанавливается как кокусю, где коку (иначе куни) — обозначение территории провинции, а сю (или же мамору) имеет значение «охранять», «защищать», «соблюдать законы» и «блюсти высокие идеалы нравственной чистоты».
15 Такая практика, по всей вероятности, восходит к магико-ритуальному и политическому действию, осуществлявшемуся государями еще с глубокой древности и имевшему наименование «обозрение страны» (куними). «Куними» производились с целью благоустройства страны через наблюдение и были самым тесным образом связаны с «восхвалением страны» (кунихомэ), направленным на обогащение и процветание страны, а также умиротворение «духов земли». Религиозно-ритуальные функции «куними» и «кунихомэ» дополнялись функциями социальными: еще не существовало инструментов, заменявших личный контакт, ибо управлять подведомственными территориями, не покидая дворца (и столицы), было крайне затруднительно. Для поддержания авторитета и сохранения верности подданных надлежало беспрестанно появляться в разных районах в сопровождении не столько свиты (которая, вне сомнения, приобретала особое значение), сколько вооруженного отряда. Систематичность процедуры имела колоссальное значение в деле удержания власти, сохранения престижа, поскольку игнорирование государя местными владетелями было немыслимо.
16 Традиция «обозрения страны» в немалой степени способствовала оформлению такого полифункциональный комплекса, как «высочайшие выезды», включающего в себя политическую, судебную, экономическую, религиозную, ритуально-магическую, коммуникативную, символическую и некоторые другие функции, присущие государям. Все это, разумеется, понятия нашего времени, ибо люди древности и средневековья воспринимали вышеозначенные функции как многочисленные обыкновения, объединенные таким общим понятием как «высочайший выезд».
17 «Высочайший выезд» представлял собой основательное и чрезвычайно масштабное мероприятие, подготовка к которому могла осуществляться длительное время и требовала соблюдения многочисленных условностей (политического, религиозного и бытового свойства). Правила проведения «высочайших выездов» подробнейшим образом зафиксированы в хэйанских церемониальных сводах [Бокудзансё, 1994, с. 516, 518–520, 546–548; Сайкюки, 1993, с. 614–621, 649–652, 654–656, 678; Энгисики, 1998. Т. 2, с. 370, 382, 387, 437, 473, Т. 3, с. 718, 751, 813, 821, 920, 956, 962, 986]. Даже несмотря на то что в хэйанских историко-литературных источниках на первый план выступает эстетическая (зрелищная) сторона миюки, по всей видимости, в сознании придворной аристократии «высочайшие выезды» самым тесным образом были связаны и с обеспечением стабильности государства (показательно, что столичные аристократы по примеру государей также осуществляли «выезды» с целью контролирования подведомственной территории), на что указывают нарративные и делопроизводственные источники IX–XII вв.10.
10. Возможность таких поездок с правом использования почтовых станций по мере надобности, но без государственного довольствия, предусмотрена уже в кодексе «Тайхо Ёро рё» [Рицурё, 1994, с. 481]. О частных поездках знати в эпоху Хэйан напр. см.: [Оота Сэйроку, 1981, с. 1–18].
18 Для нашего исследования небезынтересно такое ритуальное действо, как «песенное шествие» (тока), не раз упоминаемое в контексте «высочайших выездов» правителей. Еще в глубокой древности в Японии существовали сезонные обряды утагаки (досл. «песенная изгородь»)11, проводившиеся весной и осенью, когда при помощи движений танца земле, уставшей после явления плодов, возвращалась жизненная сила, что служило гарантией обеспечения плодородия на будущее. Одной из производных утагаки были «песенные шествия», направленные на достижение успокоения и утешения, о чем, в частности, свидетельствуют слова фуминарасу (досл. «ступая, успокоить»), сопровождающие «песенное шествие» в 770 г. Впоследствии тока становится частью придворного церемониала и проводится в 16-й день 1-го лунного месяца [Гисики. Дайрисики, 1981, с. 202–205, 334–335; Гокэ сидай, 1991, с. 147–155; Сайкюки, 1993, 85–87]. Следует согласиться с Ёсинао Нитаматти, что «песенное шествие» корреспондирует с обрядом «обозрения страны»: государь, любуясь танцующими, преобразует пространство и распространяет свою власть на территорию государства. Песни с пожеланиями устойчивости и долговечности государю и его двору, исполняемые во время тока, назывались мияхомэута (досл. «песни, восхваляющие дворец»), а акт лицезрения самого действа именовался горан-ни нару (уважительная форма глагола «смотреть»)12. Погружение в единый ритм танца способствовало формированию чувства сплоченности и единения, в танце была заложена магическая сила, притягивающая и умиротворяющая символика, непостижимая в обычных ситуациях, доказывающая его многозначительный характер.
11. Вероятнее всего обряд «утагаки» имел китайское происхождение. Во время «утагаки» образовывались временные брачные пары, возжигались костры, осуществлялось разделение на команды для песенных соревнований.

12. Здесь мы можем видеть пример восприятия ритуала в качестве мощного средства преодоления критических фаз в жизни общества [Ёсинао Ниттамати, 1997, с. 89–93].
19 Илл. 2. Тёкин миюки. По: Мацуригото-но тэнкай (Становление ритуалов). Киси Тосио (ред.). Токио: Тюко бунко, 1996. Вклейка 26
20 Сразу после возведения новой столицы Хэйан-кё («Град мира и спокойствия») государь Камму во время пиршества в окружении высокопоставленных чиновников двора лицезрел «песенное шествие», во время которого слуху государя предстала вот такая песня: «Со времен стародавних известно: [провинция] Ямасиро — благостное место. Жилище государя, что недавно возведено, — восхитительно. В окрестностях долины и ровные дороги, взор простирается на тысячи ри. Для описания красот, простирающихся вокруг, не подобрать слов. Славна новая столица. Благодатна земля Хэйан. Тысячу лет ей стоять. Сердца людей открыты и являют благость. Дворец, словно величественный храм, нареченный [местом] мира и спокойствия, не состариться ему никогда и стоять на вечные времена. Славна новая столица. Благодатна земля Хэйан. Тысячу лет ей стоять. В начале года, в первый лунный месяц Полярная звезда13 ярко сияет в благородном космосе и все вокруг наполняется благодатным светом наступившей весны. Красивые девы стоят в ряд, рукав к рукаву, их движения сообразны ритму весны. В танце [устанавливают они] дальние рубежи власти государя. Славна новая столица. Благодатна земля Хэйан. Тысячу лет ей стоять. И простолюдины, и знатные преисполнены благостными чувствами, а сердца их — восхищением. Даже за пределами столицы — благодать, повсеместно поют хвалу восторженные голоса. Этот танец великого умиротворения, прославляющий новый столичный град, на веки вечные преподносим в саду августейшего государя. Славна новая столица. Благодатна земля Хэйан. Тысячу лет ей стоять» [Нихон коки (Энряку), 14–1–16, 795].
13. Ключевой небесный символ правителя, имеющий огромное сакральное значение.
21 «Высочайшие выезды» способствовали выработке способов, правил и традиций сосуществования правителя — как с представителями государева рода, так и с выходцами из самых именитых фамилий столичного региона и дальней округи. Иными словами, одна из целей миюки состояла в установлении контактов со столичной знатью и региональными элитами. Миюки были одним из немаловажных инструментов обеспечения оптимального взаимодействия членов социума и самих социумов. Государь использовал выезды как средства вознаграждения и наказания (к примеру, в зависимости от того, получал или нет подданный приглашение принять участие в выездном мероприятии), тем самым заменяя реальные вознаграждения воображаемыми, но не менее ощутимыми с точки зрения придворных. Благосклонность правителя к одному аристократу порой вызывала ревность других представителей придворного общества, что позволяло использовать такую ситуацию в качестве мощного рычага воздействия на столичную и провинциальную знать.
22 Зачастую политическая функция «высочайших выездов» переплеталась с судебной функцией, например, в случаях, когда требовалось примирить враждующие группы или конфликтующих аристократов, помогая если не снять напряженность, то, по крайней мере, снизить ее порог. Особый интерес вызывают выездные пиршества. Они представляли собой не столько увеселительные мероприятия, сколько дело государственной важности, игнорировать которое было нельзя. И хотя приглашенные на пир съезжались скорее по необходимости, чем по собственной воле, участие в пиршестве воспринималось аристократами как знак особого расположения государя и возможность утвердить свое положение, добиться дальнейшего процветания, усиливая отличия от нижестоящих и сокращая различия с вышестоящими придворными.
23 По всей видимости, миюки можно рассматривать и как один из каналов передачи культурной информации от государя к окружению (представителям знатных родов) и далее от его окружения к клану-удзи и семье-иэ. В таком качестве миюки представляли собой один из компонентов хэйанского двора как центра культуры, где конституировались и закреплялись важные для сознания подданных представления о величие государя и дистанции, отделявшей его от простых смертных, откуда распространялись и инициировались новые культурные течения и нормы поведения.
24 Рассмотрим пример совершения целенаправленного выезда государя в усадьбу придворного сановника на примере событий 1008 г., когда в отношениях между государем Итидзё (986–1011) и Левым министром Фудзивара Митинага начинает обнаруживаться охлаждение. Холодность между правителем и его ближайшим сановником самым непосредственным образом связывается, с одной стороны, с амбициозностью и жаждой власти Фудзивара Митинага (его придворная карьера находилась на подъеме, поскольку уже в 996 г. в возрасте 31 года он становится Левым министром), а с другой, желанием молодого государя Итидзё самостоятельно устанавливать «политический курс»14.
14. Примеры охладевших отношений засвидетельствованы в дневнике Фудзивара Митинага. Приведем лишь один: представляется, что раздражение 40-летнего Левого министра, явленное в словах «Как же мне донести значительность проблемы до государева слуха?» связано с нежеланием 26-летнего правителя прислушиваться исключительно к его советам, игнорируя инициативы других подданных, а также стремлением реализовать собственные идеи [Мидо кампакуки (Канко), 2–1–10, 1005].
25 Формальным поводом для «высочайшего выезда» государя Итидзё в усадьбу Фудзивара Митинага стало желание правителя увидеть собственного сына (принц Ацухира, будущий государь Гоитидзё, прав. 1016–1036), рожденного от дочери Фудзивара Митинага Сёси (супруга Итидзё).
26 Попытаемся реконструировать хронологию событий на материалах дневника Фудзивара Митинага.
27 9-й лунный месяц 1008 г.
28 11-й день: «В час Быка (01.00–03.00. — М. Г.) появился на свет первенец государыни [принц Ацухира]»15.
15. Сын государя Итидзё, внук Фудзивара Митинага [Мидо кампакуки (Канко), 5–9–11, 1008].
29 25-й день: государь в беседе с Фудзивара Митинага, прибывшим по его требованию во дворец в спешном порядке, определяет свое намерение: «Желаем Мы в ближайшее время посетить с визитом усадьбу Цутимикадо16» [Мидо кампакуки (Канко), 5–9–25, 1008].
16. Усадьба Фудзивара Митинага.
30 26-й день: запрашивается мнение служащих ведомства сил Инь и Ян (Оммёрё) относительно дня «высочайшего выезда» и рассылаются соответствующие распоряжения в различные дворцовые департаменты [Мидо кампакуки (Канко), 5–9–26, 1008].
31 28-й день: «знатоки Темных и Светлых сил» Камо Мицуёси и Абэ Ёсихира представляют подробный доклад, из которого явствует, что самыми подходящими датами для поездки в усадьбу Цутимикадо являются 13, 16, 17-й дни следующего лунного месяца; из донесения служащего Ревизионной канцелярии понятно, что менее всего удобен для осуществления миюки 13-й день следующего лунного месяца [Мидо кампакуки (Канко), 5–9–28, 1008].
32 10-й лунный месяц.
33 16-й день: «Ранним утром закончилось приготовления. Я отправился во дворец Даири. Во второй четверти часа Змеи (09.30–10.00. — М. Г.) государь выехал через Восточные ворота, в первой четверти часа Лошади (11.00–11.30. — М. Г.) прибыл в Цутимикадо. Государь въехал через Западные врата. Не покидая паланкина (микоси. — М. Г.), проследовал17 в спальный павильон Синдэн. Высшие сановники заняли места к юго-западу от государя. Ближний круг доверенных лиц (тэндзёбито. — М. Г.) разместился на юго-востоке. Лодки с музыкантами находились на южной стороне».
17. Точнее было бы сказать: государя внесли в паланкине.
34 Когда все заняли свои места, я предстал перед государем. Государь изволил увидеть юного принца. Я держал его на руках, а потом государь сам взял его на руки. После этого я вернулся на свое место среди «кугё»18. Совершили несколько возлияний сакэ. В это время государь снял верхнюю накидку своих церемониальных одежд. Ему поднесли в качестве утренней трапезы кушанья. Прислуживала Татибана Норико, 3-й ранг, из столового управления. Следующие подносы с яствами приносили придворные дамы из дворца Даири. Государь обратился с призывом к Минамото Митиката, приказав мне составить указ о присвоении младенцу титула принца крови (синно)19. Я сразу же отдал распоряжение Минамото Митиката20. К младенцу был приставлен помощник главы Правой привратной охраны Фудзивара Таданобу.
18. Т. е. влиятельных царедворцев.

19. Обретение статуса принца крови обладало несомненной полезностью, поскольку в перспективе обладатель титула синно мог стать наследником престола (тайси).

20. Минамото Митиката (968–1044) был вхож в ближний круг императора Итидзё. Возглавлял личную государеву канцелярию (Куродо докоро) и в силу возложенных на него полномочий был широко информирован.
35 Далее сановники и старшие чины государственных управ выразили свое восхищение по поводу рождения у государя сына. В северной части Южного сада, обращаясь лицом к востоку, совершили традиционный благодарственный танец-хайму21, после чего вернулись на свои места. Фудзивара Таданобу с возгласами радости приблизился к средним вратам. Потом, позвав людей, подняли бамбуковую штору перед государем. Поставили гоиси, специально приготовленный для государя стул. Посредине павильона Синдэн постелили подстилку для сидения.
21. Танец хайму — церемониальное действие, сопровождающее повышение чиновника в рангах и должностях.
36 Государь сначала позвал меня одного, приказав наградить чиновников, приставленных к государыне, матери младенца. Затем подозвал остальных сановных особ. Я, выслушав распоряжения государя, занял свое место. Тем временем прибыли исполнители лодочной музыки (фунаонгаку. — М. Г.). В северной части пруда остановились лодки, начали исполнять музыку. Были исполнены две китайские и две корейские мелодии. После этого появились еще две лодки. Всего было четыре лодки. В это время сановникам двора преподнесли ткани цуикасанэ. Государю подали легкие кушанья в качестве ужина. Эти кушанья приготовила сама государыня, Фудзивара Сёси. Первый поднос преподнес наставник наследника престола Фудзивара Митицуна. Рис подали сановники-кугё. Фудзивара Митицуна также поднес государю сакэ. После того как музыканты с кораблей сошли на берег, им приказали приблизиться к месту, где расположился государь. Они исполнили несколько мелодий.
37 Внутренний министр Фудзивара Кинсуэ преподнес государю цветок кадзаси. Сановники также прикололи эти цветы к своим головным уборам. Когда играла Тёкэиси, я исполнил танец. Сановникам двора были пожалованы дары. От государыни правитель получил три подарка: флейты со, ёкофуэ и комафуэ. Их торжественно вынесли управитель дворца государыни, старший помощник управителя дворца государыни и ревизор дворца государыни, сообщив окружающим имена флейт. После этого государь удалился в госё, место, приготовленное для его отдохновения в усадьбе. Сановники заняли места к западу от госё.
38 Государь пожелал видеть Минамото Митиката и Правого министра Фудзивара Акимицу. Правый министр явился пред очи государя и написал список претендентов на повышение в ранге. Началось обсуждение. Государь испросил совета Фудзивара Митинага по поводу повышения некоторых лиц. Наконец список новых повышений в ранге был составлен и его приказали огласить перед присутствующими гостями. Правый министр Фудзивара Акимицу возвратился на свое место.
39 Среди лиц, получивших повышение в рангах, мы находим имена:
40 - Фудзивара Таданобу (967–1035, фаворит государя Итидзё)
41 - Минамото Тосиката (959–1027, фаворит государя Итидзё)
42 - Фудзивара Ёримити (992–1074, старший сын и наследник Фудзивара Митинага, будущий канцлер-кампаку)
43 - Фудзивара Норимити (996–1075, 5-й сын Фудзивара Миитинага, будущий канцлер-кампаку);
44 - Фудзивара Суэёри (фаворит Фудзивара Митинага)22
22. Кандидатура Фудзивара Суэёри (?) в списке поощрений новыми рангами вызывает отдельный интерес (Фудзивара Митинага поместил имя Суэёри в конец списка). Сведения о Фудзивара Суэёри, сохранившиеся в дневниках Фудзивара Митинага и Фудзивара Санэсукэ, не столь обширны. Известно, что Суэёри был значимой фигурой в хозяйственном департаменте усадебного комплекса Фудзивара Митинага (мандокоро). Это был нужный человек, вероятно, эффективный хозяйственник, пользовавшийся благосклонностью Фудзивара Митинага. Хотя Суэёри поднялся до четвертого ранга, высоких должностей при дворе не снискал. Некоторое время был управителем провинции Тоса [Мидо кампакуки (Канко), 6–8–23, 1009, (Тёва), 2–10–16, 1013; Сёюки (Канко), 5–9–11, 1008, (Тёва), 5–2–14, 1016].
45 - Минамото Ринси (964–1053, первая супруга Фудзивара Митинага, мать государыни Сёси, бабушка только что родившегося наследника, принца Ацухира).
46 После оглашения достойных имен, Фудзивара Миитинага, слушавший повеление стоя, и Внутренний министр Фудзивара Кинсуэ выразили благодарность. После этого государь возвратился обратно во дворец [Мидо кампакуки (Канко), 5–10–16, 1008].
47 «Высочайший выезд» государя Итидзё в усадьбу Фудзивара Митинага в 1008 г. — яркое подтверждение полифункциональности миюки, когда отдельные функции взаимно переплетаются, а иные функции отступают на второй и третий план перед другими, создавая немалое трудности для исследователей, пытающимся построить классификационную систему, предполагающую иерархию функций «высочайших выездов» [Судзуки Кэйдзи, 1989, с. 26–55]. Во время пребывания государя в усадьбе Цутимикадо отчетливо просматривается экономическая функция миюки, связанная с процессом редистрибуции и зачастую реализуемая во время пиршеств, возглавляемых государем и включающих широкий круг участников. В то же время государь Итидзё отчетливо демонстрирует свое положение, требуя признания подчинения, укрепляя связи как с сопровождающими его лицами, так и с Фудзивара Митинага, гостем которого он является, а законы гостеприимства предписывали незыблемость радушного приема по отношению к именитым гостям. Атмосфера, царящая во время «высочайшего выезда», должна была создавать чувство единства правителя и его подданных, находящихся в постоянном общении и радеющих за судьбу страны.
48 Наконец, миюки 1008 г. свидетельствует о важности достижения компромисса между государем и сановниками в рамках политики двора. Не противоречия, но консенсус; не борьба политических группировок, способствующая разладу и грозящая гибели государства, а равновесие интересов. Представляется, что повышение в рангах, с одной стороны, чиновников, коим благоволил государь23, а с другой, сыновей Фудзивара Митинага (несмотря на их относительную молодость24 и неопытность в деле служения государству25), его супруги и придворного, которому покровительствовал Фудзивара Митинага, — все это хорошо иллюстрирует социальную функцию «высочайших выездов», служит подтверждением необходимости соглашения между правителем и сановными особами ради блага государства. Способность реализации государем мироустроительной функции увеличивала престиж и укрепляла власть правителя среди столичной аристократии и местной знати. Миротворчество правителя и имидж беспристрастного судьи оказывались мощными средствами ведения придворной политической игры.
23. Четыре ближайших доверенных лица государя Итидзё (так называемые «четыре советника», синагон), к числу которых, помимо Фудзивара Таданобу и Минамото Тосиката, принадлежали Фудзивара Кинто (966–1041) и Фудзивара Юкинари (972–1028), находились в сложных (порой даже конфликтных) отношениях с Фудзивара Митинага, но поскольку они были высокопоставленными государственными служащими и фаворитами государя, Фудзивара Митинага приходилось сдерживать разочарование и искать пути сотрудничества.

24. Фудзивара Ёримити к тому времени было 17 лет, а Фудзивара Норимити едва исполнилось 12 лет.

25. Недостаток опыта придворной службы состоял в том, что и Фудзивара Ёримити (5-й придворный ранг получил в 12 лет, служил в свите государя, а также на офицерских должностях в гвардейских управах, в 13 лет был назначении помощником управителя провинции Оми, но к месту назначения не выехал) и Фудзивара Норимити (5-й придворный ранг получил в 10 лет, с 11 лет на командных должностях в гвардейских управах, в 12 лет назначен помощником управителя в провинции Оми, но к месту назначения не выехал) не обладали к тому времени необходимыми навыками, да и особых похвал со стороны начальства во время своей службы не удостоились.
49 Зачастую правитель отправлял вместо себя в отдаленные районы других лиц, что в немалой степени было связано с процессом сакрализации японского государя. Необходимость делегирования властных полномочий государя управителям провинций крылась как в безопасность правителя, так и в особенностях ландшафта японского архипелага. Самодостаточность отдельных регионов, ставшая причиной сепаратизма местной элиты, совмещенная с труднодоступностью дальних территорий (путешествие государя в отдаленные районы с соблюдением всех формальностей, приличествующих его персоне, требовало длительного времени и колоссальных затрат), диктовали осторожность в вопросах планирования дальних поездок правителя, ибо они считались небезопасными. Более того, чрезвычайно «активный» правитель (в том числе и в области передвижений за пределами дворцового комплекса) мог восприниматься придворной элитой как склонный к иррациональному поведению и даже «душевно больной»26.
26. Одним из «странных» государей (с точки зрения образа, запечатленного в историко-литературных источниках) был Кадзан (984–986), который, придя к власти в семнадцатилетнем возрасте, решил провести ряд значительных преобразований при дворе, а потому оказался неугоден придворной камарилье. Противостояние государя и двора закончилось принуждением Кадзана к отречению. Формальной причиной было нездоровье тела государя (болезненность правителя в эпоху Хэйан являлась мощнейшим инструментом придворной политической игры, чему есть многочисленные подтверждения в дневниковой литературе). Историко-литературные источники свидетельствовали, что государь этот, к тому же, являл невообразимые для персоны его ранга парадоксальности: передвигался по столице в повозке, запряженной собаками; самолично садился на коня, дабы объехать столицу; впадал в состояния неконтролируемой ярости; своей эксцентричностью конфузил придворных дам; во время интронизации рядом со священным троном (Такамикура) находилась служанка Кадзана, что было вопиющим нарушением существующих правил и т. д. Это был не единственный пример в японской истории, когда государь вступал в конфронтацию с сановными особами (в других случаях правители действовали более осторожно, что способствовало успехам в краткосрочной и долгосрочной перспективе), но, пожалуй, один из самых печальных. Справедливости ради констатируем, что большая часть «обвинений» в адрес Кадзана предстает в несинхронных его жизни пути источниках. В источниках синхронических «необычности» Кадзана не выглядят так удручающе (например, намерение снять корону, восседая на троне, объяснялось болями в области головы и шеи [Сёюки (Эйкан), 2–10–10, 984]) О «ненормальностях» поведения императора Кадзана, порождавших обеспокоенность двора, подр. см.: [Хаттори Тосиро, 2006, с. 113–126].
50 По всей вероятности, нужно осмотрительнее относиться к мнению отдельных отечественных исследователей, полагающих, что в эпоху Хэйан государи практически не покидали дворец и, руководствуюсь концепцией «недеяния», представляли собой эталон «малоподвижности» в пространстве (угоканай микадо). Если историко-литературные и литературные источники эпохи Хэйан дают повод рассуждать о пространственной «близорукости» знати в позднехэйанские времена, то камбунные дневники сановников, исторические своды и документальные материалы не позволяют подтвердить такие гипотетические построения. Император Итидзё (прав. 986–1011), к примеру, совершил 16 поездок только за пределы столицы, а государь Сиракава (прав. 1072–1086) покидал во время «высочайших выездов» столицу 34 раза. Даже весьма слабый здоровьем Энъю (прав. 969–984) три раза отправлялся в поездки [Кокё гёко нэнпё, 1998, с. 74–77, 79–87, 112–118]. В современной японской исторической науке такое предубеждение, восходящие к традиционной историографии и имеющее идеологические корни, уже преодолено [Нито Ацуси, 1998, с. 339–340, 360–362].
51 Для настоящего исследования имеет существенное значение, что в период Хэйан «высочайшие выезды» государей обретают символическую и практическую связь с практикой назначения государем управителей провинций. Новое политическое, социальное и символическое осмысление «высочайших выездов» может рассматриваться с различных углов зрения. При этом почетной обязанностью управителей провинций было сопровождение государева паланкина, если правитель проезжал по территории той или иной провинции. Начиная со второй половины X в. самыми распространенными формами таких поездок были посещения в синтоистских святилищ или буддийские храмов (сядзи миюки), почетные выезды к родителям (тёкин миюки), «гощение» в резиденциях принцев и сановников (осиндай миюки). В предшествующие времена (конец VIII – первая половина X в.) необычную популярность получает ритуальная охота (юрё, например, при государях Камму, Уда и Дайго).
52 Проиллюстрируем еще одну знаменательную особенность «высочайших выездов» в эпоху Хэйан, имеющую самое непосредственное отношение к обретению правителями нового статуса по мере углубления процесса сакрализации японского государя. Речь идет о так называемых сядзи миюки — посещениях синтоистских святилищ и буддийских храмов высочайшей персоной. Если поездка в буддийских храм предполагала присутствие государя в храмовом комплексе, то в случае с синтоистскими святилищами мероприятие приобретало любопытный характер.
53 Первое упоминание о поездке государя в синтоистское святилище относится к 942 г., когда Судзаку (прав. 930–946) изволил посетить святилище Камо, дабы завершить процедуру умиротворения державы после смуты Тайра Масакадо и Фудзивара Сумитомо (935–941) [Нихон киряку (Тэнгё), 5–4–29, 942; Тююки (Кахо), 2–4–15, 1095].
54 В то же святилище Камо в 1017 г. отправился и император Гоитидзё (прав. 1016–1036), отрок девяти лет от роду, в сопровождении матери (Фудзивара Сёси) и деда (Фудзивара Митинага). Однако на территорию святилища божественный правитель не смог ступить, поскольку являлся арахитогами — тем, кто вмещает божественную сущность, божеством явленным. По этой причине на границе территории подконтрольной божеству-ками, обитающему в святилище Камо, для государя соорудили временное пристанище, где он ожидал, пока специальный посланник (обычно в ранге высокопоставленного чиновника двора), которому император поручил от своего имени отправиться в святилище Камо, не исполнит почетные обязанности (поклонение святыне синтоистского святилища, подношение даров ками святилища, участие в ритуальных танцевальных действах и т. д.) [Сёюки (Каннин), 1–11–25, 1017]27.
27. Когда в 989 г. Итидзё (отец императора Гоитидзё) решил посетить святилище Касуга, находящееся в пяти километрах от императорского дворца, он также не смог самолично участвовать в ритуалах почитания святынь Касуга дзиндзя [Сёюки (Эйсо), 1–3–22, 989].
55 Аналогичную картину мы обнаруживаем во время «высочайшего выезда» двенадцатилетнего государя Хорикава (прав. 1086–1107) в святилище Хиэ в 1091 г. Императору не было дозволено вступить на территорию святилища, дабы не произошло «конфликта» между ками святилища Хиэ и божеством, обитающем в теле государя [Тююки (Кандзи), 5–3–11, 1091 г.]. Небезынтересно, что уже отрекшийся император (инсэй) Сиракава, в том же году посетивший святилище Хиэ, также был вынужден отказаться от личного присутствия на земле, подконтрольной божеству святилища, хотя его положение существенно отличалось от статуса императора (после процедуры ритуала отречения от престола, как считается, «божественная сущность» предшествующего правителя «выходит» из царственного тела)28 [Тююки (Кандзи), 5–2–11, 1091 г.].
28. О церемониале отречения от престола в X–XII вв. подр. см.: [Фудзимори Кэнтаро, 2000, с. 256–284].
56 Подведем краткие итоги.
57 Рассмотрение письменных источников, повествующих о «высочайших выездах» – миюки в эпоху Хэйан, показало, что обрядовые своды («Сайкюки», «Бокудзансё», «Гокэ сидай» и т. д.), содержат преимущественно сведения о правилах проведения церемониальных предприятий. Для создания эффективной источниковедческой модели материалов обрядовых сводов недостаточно. Необходимо задействовать информационный потенциал источников, способных проиллюстрировать применение существующих регламентов на практике. Плодотворным в этом плане представляются дневники придворных сановников и общие исторические своды, ибо ресурс даже нескольких единиц таких трудов (из всего имеющегося многообразия) позволяет существенно скорректировать имеющиеся представления о «высочайших выездах» государей в период Хэйан, формируя целостное восприятие повседневности божественных правителей в традиционной Японии.
58 Научный метод — это средство извлечения новой информации, поскольку историческая реконструкция создается на основе сведений, полученных из первичных материалов (источников), а потому тщательность избрания совокупности приемов, норм и процедур с исходными данными создает условия для успешного решения исследовательских задач. Установление «сетки координат» и поиск ориентиров в этой связи приобретает колоссальное значение. Надо отдавать отчет в том, что обнаружение полифункционального комплекса «высочайших выездов» японских государей в период Хэйан — продукт личных умозаключений, требующих и упорства, и осмотрительности при выдвижении предположений. В то же самое время тексты исторических источников — основное сырье для научного поиска — отчетливо свидетельствуют, что для людей хэйанской поры «высочайший выезд» не расчленялся на разнообразные функции, а представлял лишь вычурное обыкновение; имеющий давние корни обычай, которому надлежало следовать, поскольку он позволял закрепить устоявшуюся практику.

References

1. Bokuzansho (Notes of the Northern Hills). Tokyo: Shinto taikei, 1994 (in Japanese).

2. Gishiki. Dairishiki (Inner Palace Regulations). Tokyo: Shinto taikei, 1981 (in Japanese).

3. Goke shidai (Order of Procedures and Celebrations According to the Oe Family). Tokyo: Shinto taikei, 1991 (in Japanese).

4. Grachyov M. V. The Regulation of the Official Activity of the Early Medieval Japanese Officials (On the Procedure of Official Recertification in the Heian Era Example). History and Culture of Traditional Japan – 5. Sankt Petersburg: Giperion, 2012 (in Russian).

5. Zenchuki (Recordings from the Meditation Pavilion). Tokyo: Sonkei kakubunko, 1999 (in Japanese).

6. Yoshinao Nittamachi. Tokateki hyogen yoshiki ni tsuite (The Symbolic Content of the “Song Procession”). Research Memories of the Kobe Technical College. 1997. No. 35. Рр. 89–93 (in Japanese).

7. Kasahara Hidehiko. Kodai gyoko no seijiteki kino (A Study on the Political Aspect of Ancient Imperial Institution). Hogaku kenkyu, horitsu, seiji, shakai. Vol. 66, № 6, 1993 (in Japanese).

8. Kokyo gyoko nenpyo (Annual Chronology of Emperors Travel). Ed. by Takuma Naoki. Tokyo: Zoku gunsho ruiju kanseikai, 1998 (in Japanese).

9. Midokampakuki (Records of the Chancellor from Mido Pavilion). Tokyo: Rinsen shoten, 1952–1954 (in Japanese).

10. Nito Atsushi. Kodai oken to tojo (Power and Capitals in Ancient Times). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1998 (in Japanese).

11. Nihon kiryaku (Abbreviated Chronicles of Japan). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1929 (in Japanese).

12. Nihon Koki (Later Chronicle of Japan). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1980 (in Japanese).

13. Oota Seiroku. Uji kampaku Fujiwara Yorimichi no teitaku Takayo-in (Chancellor Fujiwara Yorimichi's Takayoin Manor). Nihon rekishi. 1981. № 401. Рр. 1–18 (in Japanese).

14. Ryo no shuge (Collected Commentaries on the Administrative Codes). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1972 (in Japanese).

15. Ritsuryo (Criminal and Civil Laws). Tokyo: Iwanami shoten, 1994 (in Japanese).

16. Saikyuki (Notes of the Western Residence). Tokyo: Shinto taikei, 1993 (in Japanese).

17. Shoku Nihongi (Chronicle of Japan, Continued). Tokyo: Iwanami shoten, 1992–1996 (in Japanese).

18. Shoyuki (Records of the Right Minister Ononomiya). Tokyo: Rinsen shoten, 1959–1986 (in Japanese).

19. Suzuki Keiji. Nihon kodai no gyoko [Ancient Japanese “Emperor’s Visits”]. Hisutoria. 1989. No. 125 (in Japanese).

20. Tanaami Hiroshi. Kodai no kotsu (Ancient Transport Communication). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1969 (in Japanese).

21. Choya gunsai (Writings of the Court and Provinces). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1964 (in Japanese).

22. Teishin koki (Records of the Sadanobu). Tokyo: Rinsen shoten, 1956 (in Japanese).

23. Chuyuku (Records of the Right Minister). Tokyo: Rinsen shoten, 1934–1935 (in Japanese).

24. Fujimori Kentaro. Kodai tenno no sokui girei (The Ritual of Enthronement of Emperors in Ancient Japan). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 2000 (in Japanese).

25. Hattori Toshiro. Ocho kizoku no byojo shindan (Diagnosis of Diseases of the Court Nobility). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 2006 (in Japanese).

26. Hyohanki (Notes of the Head of the War Department). Vol. 1–5. Tokyo: Rinsen shoten, 1965 (in Japanese).

27. Heian ibun (Collection of the Archival Documents of Heian Japan). Vol. 1–13. Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1947–1980 (in Japanese).

28. Shi-jing (The Book of Songs). Tr. by A. Shtukin. Moscow: Hudozhestvennaya Literatura, 1987 (in Russian).

29. Engishiki (Regulations of the Engi Era). Tokyo: Yoshikawa kobunkan, 1998 (in Japanese).

30. Yanagio Taro. Chofushiki to hiyakushiki (Flying Mail Regulations, Imperial Rescripts and Orders of the Grand Council of State). Nihon rekishi. 2012. No. 765. Pp. 1–15 (in Japanese).

Comments

No posts found

Write a review
Translate