Искусство ислама можно охарактеризовать как орнаментально-каллиграфическое, поскольку именно каллиграфическая символико-знаковая система позволяет мусульманам передавать целостную картину мироздания в соответствии с религиозными предписаниями. Первостепенное значение в мусульманской культуре отводится слову Бога, переданному через пророка Мухаммада, произнесенному и начертанному. В этой связи каллиграфия может считаться одним из основополагающих видов мусульманского искусства. Так, с определенного момента владение этим искусством стало признаком культурного человека. Более того, оно определило интеллектуальный характер мусульманского искусства, поскольку предполагается, что зритель должен уметь читать и быть способным не только созерцать определенный образный ряд, но и мыслить абстрактными категориями, понимать значение символа, графической формулы, знака [Червонная, 2008, с. 69].

Наряду с универсальными принципами мусульманского искусства, можно говорить о его региональных особенностях, которые стали проявляться с конца IX в. по мере ослабления некогда единого Арабского халифата¹, усиления власти региональных династий и возрождения местных традиций. Так, развитие рукописной традиции Ирана напрямую связано с шестью классическими арабскими почерками (<em>мухаккак</em>, <em>райхан</em>, <em>насх</em>, <em>сулс</em>, <em>рикаʿ</em> и <em>таукиʿ</em>). Однако постепенно «персидские рукописи стали различаться почерковыми стилями… отражавшими культурно-эстетические воззрения региона» [Воднева, 2018, с. 120]. На основе арабских почерков мастера персидской каллиграфии создали три своих — <em>таʿлик</em>, <em>настаʿлик</em> и <em>шекасте</em> с разновидностями (<em>шекасте</em>-йи <em>таʿлик</em> и <em>шекасте</em>-йи <em>настаʿлик</em>). Самым популярным почерком с конца Х – первой половины XI в. был <em>насх</em>, но с конца XIV в. наибольшее распространение получил <em>настаʿлик</em>, возникший в результате соединения особенностей почерков <em>насх</em> и <em>таʿлик</em> [Воднева, 2018, с. 120–121]. В XV и XVI вв. <em>настаʿликом</em> переписывали в основном поэтические сочинения, однако позднее он стал использоваться и для переписки прозаических памятников. Сфера употребления <em>насха</em> существенно сузилась, но он не перестал быть одним из любимых почерков иранских каллиграфов [Адамовская, 2016, с. 42]. Исследователи выделяют четыре этапа развития почерка <em>настаʿлик</em> в эпоху Каджаров (1795–1925), которые, в свою очередь, повлияли на появление четырех направлений в этом почерковом стиле [Адамовская, 2016, с. 51].

Современный этап развития каллиграфии в Иране начинается с установления власти династии Пехлеви в 1925 г. и продолжается по сей день [Келичхани 2019, с. 165]. И если при династии Пехлеви искусство каллиграфии в какой-то момент начало предаваться забвению, то после Исламской революции в течение 30 лет удалось воспитать целую плеяду каллиграфов, искренне увлеченных своим делом [Келичхани 2019, с. 165]. Основные тенденции нового времени выразились в популярности почеркового стиля <em>настаʿлик</em>, а также в развитии «живописной каллиграфии» (<em>наккаши-хатт</em>). Она предполагает, что мастер стремится показать все возможности каллиграфического почерка, выполняя надписи с помощью самых разных инструментов и методов других изобразительных искусств (в том числе за счет объема, светотени, перспективы) [Келичхани 2019, с. 169]. Каллиграфы стали проявлять интерес к этому направлению в 50–60-е гг. XX в., особенно те, кто изучал изобразительное искусство в университетах.

В качестве примера можно привести работы Насруллы Афджи (род. 1933), который обучался в Ассоциации иранских каллиграфов и был одним из лидеров парижского авангардного движения «Lettrisme» 70-х гг. XX в., в котором буквы становятся основной художественного произведения. Так, одна из его работ 2013 года «Без названия»² хранится в Метрополитен-музее в Нью-Йорке <em>(Илл. 1).</em> На холсте многократно повторяется слово <em>‘ишк</em> («любовь, влюбленность»). Это движение сродни эстетическому течению <em>Хуруфийа </em>(от <em>хуруф</em> — «буквы»)³, возникшему во второй половине XX в. среди арабских и персидских художников, стремившихся сочетать в своих работах традицию и современность. В отличие от классической арабской каллиграфии со строго установленными правилами и техникой, сторонники этого течения проявляли творческий индивидуализм, создали новые формы, позволяя буквам выходить за пределы ограничивающих их рамок, что влекло за собой превалирование визуальной составляющей над содержанием⁴.

<em>Илл. 1.</em> Нэсрулла Афджи (Nasrollah Afjei). <em>Без названия</em>. 2013

По: Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Холст, акрил. 159.4×159.4 см

<em>Fig</em><em>.</em><em> </em><em>1.</em> Nasrollah Afjei. <em>Untitled</em>. 2013

Metropolitan Museum

Acryl on canvas. 159.4×159.4 cm

Source: URL: <a target=_blank href="https://www.metmuseum.org/art/collection/search/625023">>>>></a> (accessed 25.08.2022)

Творчество Бахмана Панахи может быть соотнесено как с <em>накаши-хатт</em>, так и с эстетическим течением <em>Хуруфийа</em>, равно как и не укладываться ни в одну из приведенных трактовок. Его работы — наглядное подтверждение того, что каллиграфия может считаться самым динамичным видом мусульманского искусства. Дело в том, что художник сочетает в своей деятельности каллиграфию и музыку, и более того, связь двух этих видов искусства в его творчестве настолько сильна, что он использует термин «Музыкаллиграфия» для более точного определения своего художественного языка. Vожно говорить о том, что в творчестве Панахи каллиграфия в сочетании с музыкой порождает новое направление и отвечает современным подходам в искусстве, предполагающим смешение стилей, жанров и направлений [Гудошникова, 2011, с. 4], создание новых способов взаимодействия зрителя с произведениями искусства, конструирование художником виртуального пространства, использование приемов иммерсивности [Строева, Аронин, 2019, с. 176].

Бахман Панахи (род. 1967) родился в Иране в городе Бехшехр в большой семье, многие члены которой в той или иной степени принадлежат к миру искусства. Его старший брат тоже художник, каллиграф и музыкант, поэтому с малых лет Бахман имел возможность наблюдать за ним и учиться у него. Как говорит сам Панахи⁵, он родился с тягой к каллиграфии, поскольку с раннего детства находился под большим впечатлением от каллиграфических надписей, был очарован переплетением букв и стремился не просто научиться писать, но делать это красиво. По воспоминаниям художника в возрасте четырех лет он начал обращать внимание на каллиграфические надписи повсюду, где они ему попадались: на рынке, в магазине, в мечети, интересовался формой букв, пытался их рисовать. Мать будущего каллиграфа была не очень довольна интересом сына к буквам, встречавшимся на пути, — опасалась, что сложится впечатление, будто он не в своем уме.

Еще одним ярким примером из детства, подтверждающим слова художника о том, что ему был предначертан путь каллиграфа, служит история о том, что в возрасте восьми-девяти лет, когда он уже учился в школе и посещал уроки каллиграфии, он был не только лучшим в классе, но и служил примером для старшеклассников — его приглашали на уроки, и он ощущал себя учителем каллиграфии. При этом Бахман был еще так мал, что его ставили на стул, чтобы он мог дотянуться до доски и продемонстрировать свое умение. Этот момент врезался в память художника, так как именно тогда он понял, что искусство способно вознести его «на высоту». Однако популярность в школе не вскружила ему голову; он не был готов довольствоваться тем, что умел, и стремился совершенствоваться в каллиграфии. Мальчику повезло — в возрасте 13 лет, в столице провинции был организован курс для талантливых юных каллиграфов, и он получил возможность принять в нем участие. Однако вскоре художник понял, что для продолжения обучения ему нужно ездить в столицу — город Тегеран. Так начался новый этап его обучения как каллиграфа.

Ассоциация иранских каллиграфов — это главный центр обучения искусству каллиграфии, как в прошлом, так и сегодня. Именно туда Бахман Панахи ездил из родного города каждый раз, когда у него появлялась такая возможность, начиная с 14-летнего возраста. Бахман стал студентом на заочном отделении, выполнял каллиграфические задания и отправлял их по почте. Но он стремился и встречаться с мастерами каллиграфии вживую, поэтому время от времени садился на ночной поезд до Тегерана, рано утром приезжал в столицу, спал в парке неподалеку от Ассоциации в ожидании открытия и шел учиться. Ему довелось обучаться у таких именитых мастеров каллиграфии, как Голямхосейн Амир-хани (род. 1939)⁶ <em>(Илл. 2),</em> Абдаллах Фаради (1927–1996) и Ядолла Каболи (род. 1949). Так продолжалось до окончания школы в 1986 г. После этого Панахи смог переехать в Тегеран и поступить на факультет изящных искусств Тегеранского университета. В это же время он сдал экзамены в Ассоциации каллиграфов и получил официальное право преподавать каллиграфию. Именно после этого он осознал, что стал каллиграфом и может теперь как обучать каллиграфии, так и создавать каллиграфические работы в традициях старых мастеров. Таким образом, Бахман Панахи параллельно с обучением в Тегеранском университете работал преподавателем каллиграфии в Ассоциации каллиграфов. В 1992 г. он окончил университет и получил диплом бакалавра на факультете изящных искусств.

<em>Илл. 2</em>. Бахман Панахи в гостях у своего учителя каллиграфии Голямахосейна Амир-хани в Тегеране за обсуждением работ. 1997 г.

<em>Fig. 2</em>. Bahman Panahi and his calligraphy master, Gholam-Hossein Amirkhani, in his house in Tehran discussing the artwork. 1997

Source: URL: instagram.com/bahmanpanahi.musicalligraphy

В скором временем Панахи стал выезжать на преподавание каллиграфии в другие страны (первой из таких стран стала Шри-Ланка), создавать каллиграфические работы для мечетей, медресе, организовывать выставки, давать интервью. В одном из интервью⁷ он отмечает, что учителя-каллиграфы многому его научили, в частности тому, что баланс и красота в каллиграфии достигаются благодаря широте и чистоте души каллиграфа. То есть в первую очередь важно работать над своей душой, а уже потом над техникой. Посредством своих произведений художник выражает душевное состояние, говорит с публикой. Такой поход перекликается с философией ремесленников-суфиев, в среде которых формировались особые уставы доблести и благородства (<em>футувва</em><em>т-наме</em>), содержащие нравственные нормы, касающиеся конкретной специальности. В этих уставах описывались этапы работы, говорилось о поминании Бога во время работы, об уповании на Бога, давались конкретные указания, позволявшие совершать благие деяния [Гиляни, 2019, с. 90].

На тот момент большинство работ Бахмана Панахи — это работы в жанре традиционной каллиграфии <em>(Илл. 3).</em> Однако немаловажное значение имело обучение в бакалавриате на факультете изящных искусств в Тегеранском университете. Полученные там знания давали понимание процессов в современной каллиграфии. Тем не менее выставки, в которых он участвует в то время, посвящены классической каллиграфии. Переломным моментом становится выставка его работ в Тегеране в 1998 г. под названием «Музыка каллиграфии», после которой Бахман Панахи начинает иначе смотреть на свои работы, постепенно осознает себя современным художником. «Когда работаешь в определенном окружении, чувствуешь себя в рамках. Для того чтобы выйти за их пределы, нужен кураж, необходимо доверять себе, верить в свои силы» ⁸, — замечает художник.

<em>Илл.</em><em> </em><em>3.</em> Бахман Панахи. Классическая каллиграфия

Почерк <em>настаʿлик</em>

35×50 см. 1994 г.

Поэма Саади: «Это время любви»

Частная коллекция (Канада)

<em>Fig</em><em>.</em><em> </em><em>3.</em><em> </em>Bahman Panahi. Сlassical calligraphy

Nastaʿliq script. 35×50 cm. 1994.

Poem of Saadi: “It’s the time of Love”

Private collection (Canada)

Source: URL: <a target=_blank href="http://www.bahmanpanahi.com/">>>>></a> (accessed 10.09.2022)

Музыка и каллиграфия соединились в работах Панахи совершенно естественно. Как вспоминает художник, даже в поезде в Тегеран, когда он ездил туда из родного города учиться каллиграфии, он выполнял каллиграфические упражнения, синхронизируясь со звуком поезда.

Наряду с классическим искусством каллиграфии, которым Панахи овладевал в Ассоциацию иранских каллиграфов, он получил и классическое музыкальное образование (тар и ситар⁹) под руководством мастеров Атуллы Захида Ширази, Зарифа и Лотфи¹⁰.

Политика, проводимая Мухаммадом Резой-шахом Пехлеви, привела к тому, что исконное музыкальное наследие Ирана утратило свои позиции, уступив место поп-музыке. В первое время после революции 1979 г. в Иране музыка оказалась под запретом. Официальная позиция режима была жесткой: музыка является наркотиком и должна быть полностью искоренена ради спасения страны и молодежи. В результате все концерты, теле- и радиопередачи об иранской и иностранной музыке, классическая и популярная музыка были запрещены [Youssefzadeh, 2000, p. 38]. Запреты на исполнение музыки в общественных местах привели к тому, что она стала чаще исполняться в семейном кругу.

Однако в 1989 г. Аятолла Хомейни (ум. 1989) отказался от полного запрета на музыку, издав фетву, допускающую покупку и продажу музыкальных инструментов. Со временем было разрешено организовывать концерты, пусть с некоторыми ограничениями: были запрещены возбуждающие ритмы, а также женское пение в мужской аудитории [Youssefzadeh, 2000, p. 39]. Впоследствии музыка, исполняемая на традиционных национальных инструментах, стала символизировать возвращение к прежним ценностям [<em>Музыка и музыканты</em><em>…</em><em> </em>2019, с. 406]. При факультетах изящных искусств были открыты музыкальные отделения. Музыканты сочиняли и исполняли свои произведения, давали концерты, создавались государственные учреждения, позволявшие развивать исконные направления этого искусства. В итоге иранская музыка как в жанре макам, так и в современной оркестровой форме завоевала беспрецедентную популярность [<em>Музыка и музыканты</em><em>… </em>2019, с. 407].

Будучи подростком, Бахман Панахи то и дело обращался к музыке, но не понимал, как начать заниматься ею профессионально из-за неоднозначного отношения к ней в обществе. По словам художника¹¹, это помешало ему стать музыкантом и выбрать музыку в качестве главного вида творчества. Вместе с тем каллиграфия была символом мусульманского искусства, занятие этим видом искусства поощрялось. Поэтому, хотя музыка сопровождала художника всю жизнь, она оставалась на втором плане и потребовалось время, прежде чем она заняла законное место в творчестве Панахи. Причем объединение музыки и каллиграфии произошло скорее не осознанно, а интуитивно, на уровне чувств.

Каллиграфы часто слушают музыку, когда создают свои произведения. Однако, как вспоминает Панахи¹², он никогда не мог слушать музыку, когда занимался каллиграфией, предпочитая творить в тишине. Со временем пришло понимание, что, работая над каллиграфическим произведением, он одновременно творит и музыку. Так все встало на свои места: невозможно слушать музыку, одновременно создавая ее. И сегодня художник работает в тишине, вне зависимости от того, создает ли он работу в технике традиционной каллиграфии или с использованием приемов современной живописи. Для Панахи каллиграфию можно слышать и играть. Каждая буква, каждая форма, каждая композиция музыкальна. Такое осознание пришло к художнику далеко не сразу, а лишь по мере размышления над музыкальностью каллиграфии в процессе обучения во Франции.

Художник приехал во Францию в 2000-е гг. В 2002–2003 гг. он учился в художественной школе в Валансьене, а затем в Сорбонне, где в 2005 г. получил степень магистра живописи. Обучаясь в Сорбонне, он стал теоретически осмысливать творчество и разработал концепцию <em>Музыкаллиграфии</em>, о которой в настоящий время пишет диссертацию. Панахи размышляет над связями каллиграфии и музыки, музыкальностью каллиграфии и изобразительного искусства. Выбор такой темы связан для художника с необходимостью понять самого себя.

Друг Бахмана Панахи Навид Нур (род. 1963), художник, в основе творчества которого лежит фотография, написал небольшое эссе¹³ о работе Панахи, позволяющее приблизиться к пониманию <em>Музыкаллиграфи</em><em>и</em>. В эссе Нур отмечает, что для Бахмана Панахи музыка и каллиграфия неразделимы. Одно не может существовать без другого. Однако все выглядит не так, как кажется на первый взгляд.

Нур пишет, что многие люди интерпретируют <em>Музыкаллиграфию </em>Панахи как совместную демонстрацию изобразительного искусства и музыкального действа. Понятно почему: зачастую, когда у художника проходит крупная выставка каллиграфии, на ее открытии он также исполняет несколько музыкальных произведений на таре. После чего у людей складывается впечатление, что это и есть <em>Музыкаллиграфия</em>.

Однако истинное понимание <em>Музыкаллиграфии</em>, по мнению Нура, кроется в слове «<strong>синестезия</strong>». Это состояние, при котором сигналы одной сенсорной или когнитивной системы отзываются в другой. Например, в некоторых случаях люди в этом состоянии могут видеть число, но одновременно с этим получать ощущение видения цвета, которое ассоциируется с определенным числом. Так, когда они видят цифру 2, они могут ощущать ее синей, или цифра 5 может быть для них красной. Нельзя с уверенностью сказать, что Панахи создает свое искусство, пребывая именно в этом синестетическом состоянии, но для него буквы и слова идут рука об руку со звуком и гармонией. Когда он играет музыку, он может <em>видеть</em> ноты, которые превращаются в слова и танцуют в воздухе. И наоборот, когда он выводит слова каламом или кистью, новые фразы начинают играть для него музыку в его сознании. Вот почему Навид Нур сравнивает талант и видение Панахи с состоянием синестетика. Когда Панахи слышит или играет ноту, он в то же время представляет объемы и формы, и наоборот, если он пишет или видит слова на холсте, он может слышать, как они звучат. Именно этот смысл, по словам Нура, вкладывает в <em>м</em><em>узыкаллиграфи</em><em>ю </em>художник.

В одном из интервью Панахи отмечает: «Музыка и каллиграфия очень помогают друг другу. Музыка содержится в каллиграфии. Она улучшает наше визуальное восприятие каллиграфии. А в каллиграфии можно обнаружить много музыкальных элементов в буквах и словах, точках и линиях… Для меня создавать каллиграфическое произведение — это как играть или петь. Когда я играю на музыкальном инструменте, то передаю мелодию каллиграфии, композицию и движение букв»¹⁴ <em>(Илл.</em><em> </em><em>4).</em>

<em>Илл.</em><em> </em><em>4</em><em>.</em> Бахман Панахи. Музыкаллиграфия «Алиф-Ба»

Тушь, гуашь, картон. 120×80 см. 2017 г.

В собрании художника (Франция)

Публикуется с разрешения автора

<em>Fig</em><em>.</em><em> </em><em>4</em>. Bahman Panahi. Musicalliggraphy of «Alif-Ba»

Ink and gouache on paperboard. 120×80 cm. 2017

From the artist’s collection (France)

(Published by courtesy of the artist)

Source: URL: <a target=_blank href="http://www.bahmanpanahi.com/">>>>></a>

Для Бахмана Панахи каллиграфия и музыка равноценны. Отвечая на провокационный вопрос: «Какой вид искусства вы бы выбрали, каллиграфию или музыку, если бы пришлось делать такой выбор?», художник сказал: «Каллиграфия». Но для него создание каллиграфического произведения — это одновременно и создание музыки, так как каждая форма имеет свое звучание.

<em>Музыкаллиграфи</em><em>я </em>для Панахи — это его взгляд на каллиграфию. Анализируя свое творчество, художник говорит о том, что искусство каллиграфии — не только в мусульманских странах, но и во всем мире — испытывало влияние других видов искусства, таких, как живопись, музыка, танец. Кроме того, современное искусство также влияет на каллиграфию. Художники в Иране, в Турции, в арабских странах, обращаясь к искусству каллиграфии, привносят новый взгляд и новые методы работы в устоявшуюся традицию. В качестве примера такого вклада Панахи вспоминает упоминавшуюся ранее «живописную каллиграфию» (<em>накаши-хатт</em>). То есть подход, в котором достигается синтез каллиграфии, живописи, графики и скульптуры, отнюдь не является чем-то новаторским. Панахи убежден, что это примета современного искусства. В этом контексте музыкальный подход художника отвечает веяниям современности. Однако для него он является не чем-то искусственно смоделированным, но сложившимся совершенно естественно, как результат его детских и юношеских увлечений каллиграфией и музыкой. В какой-то момент, занимаясь каллиграфией, он понял, что в его творчестве есть лакуна, которую естественно заполнила музыка. Это получилось по наитию, а со временем, в ходе обучения, ему удалось проанализировать и осознать этот процесс.

По мнению Бахмана Панахи, большинство поклонников его творчества ощущают музыкальность его работ. Он подчеркивает, что его работы — это именно музыкальная каллиграфия, а не музыка и каллиграфия по отдельности.

Несмотря на то, что художник создал много художественных произведений¹⁵, он осознает, что ему есть что сказать публике и надеется, что у него есть еще достаточно времени для реализации своих идей. Каждый день Бахман просыпается с новыми мыслями по поводу концепции <em>м</em><em>узыкаллиграфии</em><em> </em>и связи звуков и форм. На сегодняшний день музыка и каллиграфия для Панахи едины<em> </em><em>(Илл.</em><em> </em><em>5)</em>. Такое ощущение пришло к нему за годы творчества. Сегодня, когда он создает каллиграфическое произведение, любая форма, жест сразу рождают в сознании художника музыкальный аспект, он слышит каждую букву.

<em>Илл. 5</em><em>.</em> Бахман Панахи. Музыкаллиграфия

Акриловые чернила на картоне. 80×112 см. 2020 г.

Частная коллекция (Великобритания).

Фото из личного архива автора (публикуется с разрешения художника)

<em>Fig. 5.</em> Bahman Panahi. Musicalligraphy

Acrylic ink on paperboard. 80×112 cm. 2020.

Private collection (United Kingdom).

Author’s private archive (courtesy of the artist)

Если говорить о послании, которое художник вкладывает в свои работы, то Бахман Панахи отвечает на этот вопрос ¹⁶ предельно просто и вместе с тем соотнося свои слова с сутью мусульманского искусства, выражающего идею Бога и стремящегося передать божественную красоту. Художник не хочет вкладывать какое-то глубокое послание в свои произведения, а лишь привносить в этот мир красоту и гармонию. Когда он творит, он прилагает максимум усилий и способностей, чтобы создать красивое и гармоничное произведение. Панахи старается максимальным образом реализовать заложенный в нем потенциал художника и каллиграфа. Насколько сильным и продолжительным окажется влияние его творчества, его работ на этот бренный мир, покажет время.