<em>Редакция «Восточного курьера» с прискорбием сообщает, что во время подготовки журнала к публикации пришло печальное известие о смерти Баграта Гарегиновича Сейраняна. Мы выражаем искренние соболезнования родным и близким покойного. — Ред.</em>

<strong>Виталий Вячеславович Наумкин, Академик РАН, научный руководитель Инстит</strong><strong>ута востоковедения РАН</strong><strong>:</strong>

Прежде всего, хочу еще раз искренне поздравить Баграта Гарегиновича Сейраняна, замечательного специалиста, замечательного арабиста с замечательным юбилеем — 90-летием.

Баграт Гарегинович вошел в число грандов российского востоковедения, российской арабистики, всю свою жизнь работая в Институте востоковедения. И сегодня, несмотря на почтенный возраст, он продолжает научную работу, оставаясь душой с нами, оставаясь важнейшим членом нашего коллектива. В эти дни хочется вспомнить все те годы, что мы провели с ним и, надеюсь, проведем в дальнейшем, потому что мы желаем ему долголетия — творческого и физического.

Баграт Гарегионович — один из тех, на ком держалась арабистика в Институте, благодаря кому она развивалась и продолжает развиваться сегодня. Его вклад в наше общее дело неоценим. В чисто человеческом отношении Баграт Гарегинович все эти годы поражал меня своим неизбывным оптимизмом и совершенно уникальной порядочностью, особенно ценной в те трудные времена, когда Институт проходил не только через испытания, с которыми сталкивалась вся наша наука, но и через внутренние конфликты в коллективе. И вместе с тем — уже в чисто научном плане — Баграт Гарегинович всегда отличался умением глубоко, очень творчески работать в условиях катастрофической нехватки информации, печатных материалов, книг, отсутствия серьезных международных контактов.

Баграт Гарегинович поражает своим виртуозным умением сочетать работу с прессой, особенно египетской (для меня это было и остается очень важным), работу с письменными источниками, опору на конкретные материалы, которые он черпает в научной литературе, с серьезным анализом исторических процессов, которым он всегда находит объяснение, предлагая оригинальную интерпретацию политических процессов. Для Баграта Гарегиновича характерно сочетание глубокого знания фактологического материала, конкретной истории и полета мысли, научного анализа.

Конечно же, Баграт Гарегинович — великолепный организатор арабистики. В годы руководства Сектором истории и Отделом арабских стран, он сделал для института очень многое. Это особенно значимо, учитывая, что речь идет о трудных временах безденежья, подчас невостребованности, когда молодежь покидала институт и не хотела заниматься наукой. Баграт Гарегинович, во всяком случае для меня, был нашей опорой в том смысле, что мы сохранили костяк сначала отдела, а потом и центра Арабских и исламских исследований, подняли его уровень и статус, сделали его более заметным для коллег, для других арабистических центров, не только научных, но и образовательных.

Для Баграта Гарегиновича вообще характерна способность передавать свой опыт молодым: всю свою научную жизнь он кем-то руководит, обсуждает с коллегами научные проблемы, к нему приходят за советом и молодые ученые, и коллеги постарше. Все те годы, что мы работаем вместе, у него всегда были аспиранты, только защищенных под его руководством диссертаций больше сорока. Особенно надо отметить его вклад в подготовку ученых из арабских стран, а раньше в Отделе арабских стран их было очень много. Обсуждение их работ, диссертаций, руководство ими требует особой квалификации — неудивительно поэтому, что он всегда пользовался колоссальным уважением этих людей. Сегодня у нас, к сожалению, меньше зарубежных аспирантов, но в ближайшем будущем мы это наверстаем, такие планы есть.

Баграта Гарегиновича очень любят и в других исследовательских центрах на территории бывшего СССР, естественно, прежде всего в Армении, где еще остались люди его поколения.

Перечислять достоинства Баграта Гарегиновича можно очень долго, но все-таки для меня он прежде всего замечательный человек, коллега, товарищ и преданный своему делу ученый, которого очень любят все, кто с ним работал, продолжает работать, продолжает общаться.

<p>Когда человек живет такой наполненной жизнью, достигает такого возраста, с одной стороны, всегда приятно желать ему здоровья, личного счастья и дальнейших творческих успехов, с другой стороны, понимаешь, что возраст свое берет, конечно, и понятно, что не так много людей способны продолжать творить. Но меня радует, что Баграт Гарегинович сохраняет ясность ума, сохраняет интерес к нашему делу, нашей профессии, не теряет связи с Институтом, и поэтому я хочу пожелать ему всего самого наилучшего.</p>

<strong>Аликбер Калабекович Аликберов, директор Института востоковедения РАН, доктор исторических наук:</strong>

С Багратом Гарегиновичем Сейраняном я познакомился в 2000 г., когда переехал из Петербурга в Москву. В Санкт-Петербургском филиале Института востоковедения РАН (ныне — Институт восточных рукописей РАН) я работал в Секторе Ближнего Востока, поэтому при переводе в головной институт оказался в Отделе арабских исследований, которым руководил В. В. Наумкин. Сектор истории арабских стран в этом отделе возглавлял как раз Баграт Гарегинович (позже он передал эту эстафету мне).

Говорят, что первые впечатления о человеке — самые верные. У меня сразу сложилось впечатление о Баграте Гарегиновиче как об очень добром, мудром и отзывчивом человеке. В подтверждение своих слов приведу всего два примера.

За несколько недель до начала вторжения американцев в Ирак в марте 2003 г. группа сотрудников Отдела арабских исследований во главе с В. В. Наумкиным совершила поездку в Багдад на конференцию, посвященную 1180-летию Дома мудрости (<em>Байт ал-хикма</em>) — знаменитой исламской академии, основанной в 823 г. халифом ал-Ма’муном. С нами был и Баграт Гарегинович. Помню, как нас поселили в роскошной пятизвездочной гостинице «Ар-Рашид» (имеется в виду знаменитый аббасидский халиф Харун ар-Рашид, которого все хорошо помнят из сказок 1001 ночи). Из-за санкций огромная гостиница пустовала, кажется, мы были ее единственными гостями.

На следующий день с утра несколько молодых людей (кажется, Дмитрий Макаров, Дмитрий Мишин и я) вместе с Багратом Гарегиновичем пошли гулять по городу, представлявшему собой какую-то фантасмагорию: на фоне следов былого благополучия из-за многолетних санкций везде царила бедность, неухоженность, разруха. Где-то в центре остановились у обшарпанного уличного киоска, где продавались свежевыжатые соки. Цены были смехотворные, но и антураж соответствующий — мягко говоря, неприглядный. Несмотря на то что допотопного вида соковыжималка и явное отсутствие каких-либо санитарно-гигиенических норм отбивали охоту пить, Баграт Гарегинович заказал себе гранатовый сок. Остальные воздержались, я даже попытался отговорить его, посчитав это делом рискованным. Но в отличие от нас Баграт Гарегинович имел большой жизненный опыт. Он снисходительно улыбнулся и сказал, что в столь оживленных местах об этом можно не беспокоиться. В гостиницу мы вернулись с опозданием, но в помпезно обставленных интерьерах нам торжественно накрыли стол. И надо же было такому случиться, что в результате трапезы мы все отравились, кроме Баграта Гарегиновича, — как раз из-за гранатового сока, знаменитого своими обеззараживающими свойствами. Действительно, не все то золото, что блестит, иногда совсем наоборот.

Вторая история связана с посещением исторических памятников Ирака. Кажется, в один из дней после конференции мы поехали в том же составе в Кербелу. Естественно, захотели посетить священную для шиитов <strong>мечеть Имама Хусайна</strong>, сына Али ибн Аби Талиба и Фатимы, дочери пророка Мухаммада (он трагически погиб вместе с родными и сторонниками 10 октября 680 г. в результате сражения с войсками омейадского халифа Йазида). Сторонники Али восприняли это событие как жестокую расправу над политическим соперником, чем оно, в сущности, и было. В знак памяти о мученической гибели Хусайна шииты каждый год отмечают Ашуру, истязают себя, кричат «шахсей-вахсей» (на самом деле: «Шах-Хусайн, вах, Хусайн!»). Это я рассказываю, для того чтобы было понятно остальное. Обычно в мечети в мусульманских странах пускают всех желающих. Но здесь несколько человек остановили нас у ограды мечети и спросили: «Вы мусульмане?», Дмитрий Макаров ответил, что нет. Выяснилось, что вход в святыню для немусульман закрыт. Тогда коллеги уговорили меня пойти и посмотреть, чтобы я потом передал им свои впечатления.

Помню, меня эти иракцы на всякий случай попросили произнести формулу <em>шахады</em> «Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммад — посланник Аллаха». Это было страховкой: произнеся эти слова на арабском языке, человек становится мусульманином, если даже не был им прежде. В итоге я попал внутрь мечети один, и обнаружил себя в обстановке глубокой, если не сказать вселенской, скорби. Взрослые мужчины плакали навзрыд, держась руками за ограду мавзолея, рыдали так, будто трагические события произошли вчера, а не тысячу с лишним лет тому назад. Конечно, это были незабываемые впечатления. Когда я рассказал об увиденном коллегам, Баграт Гарегинович сразу захотел туда пойти, невзирая на необходимость произнесения <em>шахады</em>. Поскольку мы отошли достаточно далеко, и к тому же уже опаздывали, мы не вернулись в мечеть, но меня поразила открытость Баграта Гарегиновича миру. Это была позиция настоящего исследователя, пытливого и любознательного ученого, а не обычного человека с привычными мировоззренческими ограничениями.

Исключительно научной позиции Баграт Гарегинович придерживался всегда, независимо от обсуждаемой темы. Даже когда обсуждались работы, посвященные конфликту вокруг Нагорного Карабаха. Обычно эксперты с армянскими корнями выступают с плохо скрываемых проармянских позиций, но Баграт Гарегинович проявлял удивительную способность трезвого и непредвзятого анализа самых непростых проблем. Жаль, что таких специалистов, для которых объективность, научность и историчность превыше всего, в экспертном сообществе не так много, можно было бы избежать многих ошибок в экспертных оценках, соответственно, и в реальной политике.

<strong>Василий Александрович Кузнецов, руководитель Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, кандидат исторических наук:</strong>

Так получается, что я познакомился с Багратом Гарегиновичем задолго до того, как он познакомился со мной, хотя он этого и не знает. Еще будучи студентом ИСАА и занимаясь средневековым арабо-мусульманским историописанием, я много работал в Восточном кабинете Исторической библиотеки. Кто бывал там, знает: это совсем небольшой зал, столов на двенадцать, и посещают его, как правило, одни и те же люди. И вот, когда бы я ни приходил туда поработать, осенью или весной, утром или ближе к вечеру, за одним и тем же столом в углу всегда сидел этот человек. Я не знал его имени и понятия не имел, чем он занимается, но фигура невысокого ученого, делающего выписки из лежащих рядом стопкой томов, стала для меня каким-то неизменным атрибутом библиотеки.

В те времена я мало интересовался новейшей историей, и, сказать честно, фамилия Сейраняна вряд ли сказала бы мне о многом.

Общаться мы стали уже позже — в стенах Института востоковедения, когда в начале 2011 г. молодым кандидатом наук я поступил туда работать под начало Баграта Гарегиновича и познакомился не только с самыми знаменитыми его трудами, посвященными национально-освободительному движению в Египте и египетской земельной аристократии, но и с куда менее известными публикациями по Саудовской Аравии и Йемену.

При первой же нашей беседе я был впечатлен тем, сколь точно его исполненная неторопливой рассудительности манера общения совпадает с представлением о настоящем историке, сложившимся у меня в голове в годы пребывания в «историчке». Полное соответствие формы и содержания, совершенная целостность. Подобно тому, как ранее он стал для меня олицетворением Восточного кабинета, теперь он превратился в живое воплощение образа историка-востоковеда. Уже позже я оценил, что его спокойные суждения относительно самых разных вещей неизменно основывались на чрезвычайно точном понимании логики политического процесса в арабских странах, что его внешне бесстрастный взгляд на бурные события начала 2010-х гг. на Ближнем Востоке был куда ценнее тех эмоциональных оценок, что оказались тогда столь популярны в нашем сообществе и которые, чего скрывать, я и сам подчас разделял. В этом взгляде не было ни прекраснодушия революционных надежд, ни угрюмого пессимизма, ни ностальгии по утраченной стабильности. В нем было понимание неотвратимости судьбы, неизбежности последствий и то, что можно назвать глубоким историческим чувством, мудростью ученого. Конечно, отчасти эта мудрость основывается на энциклопедических знаниях, но не только на них. В не меньшей степени она основана на широчайшей культурной традиции — русской, армянской, грузинской, арабской, европейской (как он поет итальянские песни!), к которой принадлежит Баграт Гарегинович, и на огромном опыте рефлексии.

Как раз этот опыт рефлексии и позволяет Баграту Гарегиновичу Сейраняну оставаться стойким в те моменты, когда, кажется, хочется все бросить, когда стойкость уже почти невозможна, когда никто не осудит за компромисс. Но нет, Сейранян не идет на компромисс, он выслушивает, почти не спорит, даже улыбается — и стоит на своем.

Потому что знает, что он прав.

Дорогой Баграт Гарегинович, я бы очень хотел однажды обрести такую же силу воли, такую же несгибаемость, такую же мудрость, что у вас.

С днем рождения!

<strong>Александр Иванович Яковлев, доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН:</strong>

В далекие 1960-е годы Отдел арабских стран Института востоковедения АН СССР (Армянский переулок, дом 2) находился на третьем этаже в длинной и узкой как пенал комнате. Перед единственным окном стоял стол заведующего отделом Евгения Александровича Лебедева и возле стены стол машинистки отдела — Аллы. В то докомпьютерное время сотрудники отдавали свои рукописные работы ей, а она быстро и очень чисто, почти без опечаток, печатала их на белых листах бумаги в четырех экземплярах, что требовалось для обсуждения работы.

На всех столов не хватало. В присутственные дни — понедельник, среду и пятницу, а для старших научных сотрудников только в понедельник и среду — в комнате становилось тесно. За столами рассаживались Наталья Сергеевна Луцкая, Ирина Михайловна Смилянская, Лев Николаевич Котлов, Николай Алексеевич Иванов и Алексей Федорович Федченко, все трое — страстные курильщики, выделявшиеся высоким ростом Даниил Иванович Юсупов и Всеволод Михайлович Федоренко, немногословный Дмитрий Родионович Вобликов, деловитый Роберт Григорьевич Ланда и Абдурахман Фасляхович Султанов, своей внешней строгостью вызывавший желание его обойти. Живой по характеру Николай Васильевич Лифанов, ровесник Ланды и Султанова, теснился рядом. У двери садилась отдельская молодежь, недавно защитившие кандидатские диссертации Елена Карловна Голубовская, Лидия Васильевна Валькова и Инна Иванова, Этери Павлуцкая и недавно пришедшая Галя Смирнова, аспиранты Володя Исаев и Саша Филоник.

Баграт Гарегинович, которого тогда никто по отчеству не называл, скромно находил себе свободное место. Он уже защитил в 1965 г. кандидатскую диссертацию «Национально-освободительная борьба египетского народа после Второй мировой войны (1945–1952)», готовил по ней монографию «Египет в борьбе за независимость». Книга вышла в 1974 г., а в 1984 г. была издана в Каире на арабском языке. Но тогда все было еще впереди.

Скромного Баграта все уважали. В большом коллективе отдела, состоявшем из интересных и много знающих специалистов, он занимал особое место. Помню, как мне, тогда мальчишке, работавшему в дирекции Института, приходилось звать Сейраняна на встречу с какими-нибудь арабскими деятелями, приезжавшими к директору Гафурову. Иногда находил его в конце протяженного коридора, где стоял стол для настольного тенниса, за которым в обеденный перерыв — случалось, и далеко после — сражались разные сотрудники, включая азартного заведующего отделом кадров Александра Ивановича Кошкина. Почему-то запомнилось, как однажды, войдя в кабинет Гафурова, я услышал: «Саша, позовите ко мне Перцеву и Сейраняна». Перцева была заместителем Кошкина, который к тому времени угодил в больницу с сердечным приступом после проигрыша в настольном теннисе.

Дело нехитрое. Я пробежал по лестнице наверх в отдел, который меня сильно притягивал. «Саша, а зачем меня зовет Гафуров?» — спросил Сейранян. «Не знаю», — честно ответил я. Когда мы уже втроем спускались по лестнице, он повторил этот вопрос Перцевой. «Баграт, ты хочешь быть ученым секретарем Института?» — ответила она вопросом. «Не знаю…». И я тогда подумал, что Сейранян не только не курит, но и не обладает большим честолюбием.

Назначение Сейраняна на эту должность оказалось неожиданностью и вызвало обсуждение в коридорах Института. На этом посту он сменял Кима Владимировича Малаховского, ставшего заместителем директора, человека высокого, видного, носившего отлично пошитые костюмы и гордо державшего старательно причесанную седовласую голову. «Ну какой из Баграта ученый секретарь? — огорченно рассуждал при мне один из востоковедов, не пропускавший случая заглянуть в дирекцию. — Ученый секретарь — это лицо Института! Надо, чтобы сразу внушал почтение…». Но видимо, Гафуров думал иначе. Мудрому и многоопытному Бободжану Гафуровичу в непростые 70-е годы нужен был надежный человек, которому он мог доверять. Таким человеком и оказался Баграт Гарегинович, отработавший на посту ученого секретаря 1971–1979 годы.

Что вспомнить? Год за годом, день за днем текли как вода, естественно и незаметно. После смерти Гафурова Институт переехал на Рождественку, дом 12, директором стал Примаков. Арабский отдел переезжал с этажа на этаж, менялись заведующие, уходили одни сотрудники и приходили другие, а Сейранян, которого уже привычно называли по имени и отчеству, занимался своим делом — арабистикой.

В то время я работал в Отделе общих проблем, но по-прежнему тянулся к арабскому отделу (куда и втянулся, в конечном счете, при поддержке В. В. Наумкина). Конечно, мы часто виделись с Багратом Гарегиновичем, и я ценил его теплое отношение. Особенно я ощутил это, во-первых, при участии в написании 6 тома истории Востока, для которого подготовил очерк об истории Саудовской Аравии. Сейранян знает не только Египет, и поэтому у меня были сомнения, примет ли он мой сжатый по необходимости обзор социально-политической и экономической истории королевства. Я знал, что он внимательно читает — не просматривает — чужие тексты. Были вопросы с его стороны, последовали уточнения с моей стороны, и текст вошел в этот престижный проект Института.

Во-вторых, до сих пор ощущаю благодарность Баграту Гарегиновичу за поддержку во время защиты моих диссертаций. В 1999 г., казалось бы, после согласия председателя совета В. В. Наумкина на постановку работы на защиту следовало просто собирать документы и писать свое слово. Но мы-то знаем, как непросто это «просто», как много тут волнений, сомнений, страхов, которые необходимо пройти на пути ко дню защиты. Будучи многолетним заместителем председателя диссертационного совета, Баграт Гарегинович знал и понимал как вопросы процедуры, так и механику прохождения защиты. «Не волнуйтесь, Саша», — успокаивал он меня. Вот это понимание другого человека, готовность помочь советом, сказать ободряющее слово я во всей полноте ощутил в важные для меня дни. И за это всегда благодарен Баграту Гарегиновичу.

<p><strong>Александр Оскарович Филоник, к</strong><strong>андидат экономических наук, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН:</strong></p>

Я пришел в Институт народов Азии, так тогда называлось наше нынешнее федеральное бюджетное учреждение науки, и сразу попал из суматошных армейских будней в обстановку Академии наук, где было царство кандидатов и докторов и где все дышало фундаментальностью, основательностью, которые как-то даже навевали трепет. Сотрудники отдела в те далекие годы были существенно старше меня, совсем недавнего студента, и вызывали почтение уже только тем, что раньше они меня учили, а теперь становились коллегами. С Багратом Гарегиновичем я познакомился не сразу. Как помнится, он в скором времени стал ученым секретарем Института, в отдел не наведывался, к тому же долгое время был на этой должности, крайне неспокойной, и видел я его со стороны в коридорах почти всегда быстрым, сосредоточенным и, казалось, неразговорчивым. Честно говоря, я его не то чтобы побаивался, но молодому аспиранту он казался недосягаемым, почти как директор института.

<p>Постепенно, конечно, разница в летах съедалась, и барьеры в общении уже не казались такими высокими. Но все равно, сближение было неспешным, и я понимал, что пока не могу составить компанию трем-четырем выдающимся арабистам, с которыми Баграт Гарегинович запросто ходил обедать в положенное время и вообще был с ними на короткой ноге.</p>

Но зато потом, уже в новом здании, неминуемое произошло, и я гораздо теснее сблизился с нашим уважаемым Б. Г. Оказалось, что он приветливый, спокойный и рассудительный. Нетороплив, но всюду поспевал, очень взвешенный, проницательный и справедливый. За десятки лет никогда не слышал, чтобы он повышал голос, сердился как-то, если это и было, может быть, он никогда не показывал вида. Вообще, что мне нравится в нем, это его характер — принципиальный, понимаешь, что имеешь дело с человеком слова и дела, и в то же время у него добрая душа и мудрый взгляд на жизнь. В бытность его руководителем Центра, он многое брал на себя даже не по обязанности, а просто по широте души, и я старался перенять у него манеру общения с окружающими.

Баграт Гарегинович очень мужественный человек. Он долгое время нездоров и стойко переносит невзгоды, не теряя воли, не поддаваясь унынию. Его профессия — историк. Это надо бы написать с большой буквы. Историк. Такая преданность делу, которому он посвятил жизнь, просто невиданна. Это родовой знак поколения, к которому он принадлежит. Его жизнь во многом проходила в Историчке, где у него было свое место, и я представляю горы книг, которые он читает на английском, арабском, как он скрупулезен в работе, перепроверяет источники, ищет детали и стремится жить той эпохой, о которой пишет. Его любимая страна — Египет, хотя он довольно долго проработал переводчиком в Йемене и любил его, но несколько позднее изменял ему с Саудовской Аравией.

Он и сейчас сидит у компьютера, отслеживая то, что происходит в Египте, интересуется всем. У него широкий кругозор и цепкий взгляд, он любит классическую музыку и обожает оперу, даже поет известные арии. Вообще он человек многогранный, много знающий, чувствует юмор и любит шутки. Как-то ехали нашей группой из аэропорта Уфы в гостиницу, на конференцию. Б. Г. как старейшина сел рядом с водителем и увлеченно предался беседе с ним. А мы что-то обсуждали, и полет мысли привел нас к слову «лошак». Выяснились, что никто из господ научных сотрудников не знает точно смысла этого слова. И тогда решили прервать Б. Г. и спросить у него как у самого умудренного. Он живо откликнулся и сказал — как же, как же, это же известный журналист. Автобусик дрогнул от хохота, настолько ответ оказался мгновенным и смешным — никто из нас и не вспомнил Лошака. А смеялись еще потому, что Баграт Гарегинович показал класс мобилизационной готовности и молниеносности мысли. До сих пор вспоминаем с улыбкой.

Об этом человеке вообще можно говорить много и долго. Он эпоха, он пример и образец отношения к людям и науке. Он правильный человек, достойный самого высоко уважения.

Хочу пожелать ему здоровья, сил, многая лета, всего самого доброго, чего он заслуживает в полной мере!

<p><strong>Алексей Викторович Сарабьев, в</strong><strong>едущий научный сотрудник Института востоковедения РАН, кандидат исторических наук:</strong></p>

С Багратом Гарегиновичем я впервые познакомился в 2003 г., когда меня представляли будущему научному руководителю, Александру Оскаровичу Филонику. В крохотном кабинете, уставленном книгами и периодикой на арабском языке, размещались оба этих выдающихся арабиста: два стола вплотную друг к другу напротив, спинки стульев касаются стен. Когда я, великовозрастный выпускник историко-филологического факультета с рекомендацией в аспирантуру, наводил справки, мне советовали идти в Институт востоковедения РАН и называли две причины: во-первых, там работают настоящие исследователи, по своему богатому опыту знающие арабские страны, часто и по долгу бывающие там, а во-вторых, в Институте очень хорошая атмосфера — доброжелательная и лишенная мелочных склок, увы, нередких в коллективах работников умственного труда и преподавательского состава. В обоих этих свойствах я и убедился в том кабинете, когда, робея, переступил его порог: приветливость, живое, хотя и строго на профессиональные темы общение, искренняя заинтересованность.

Баграт Гарегинович произвел тогда впечатление классического профессора — строгого и занятого (помню, он читал какую-то арабскую статью), скрупулезного (это стало ясно из лежащих на его столе листков с редактурой, испещренных правкой), солидного, сдержанного в движениях. Несмотря на занятость, он тут же подключился к нашему разговору и парой метких вопросов выяснил необходимое для себя — каков круг интересов человека, что пришел к его коллеге, а наверное еще и может ли выйти какой-то толк из этого будущего аспиранта. Поразила его доброжелательность, обаятельная и сдержанная улыбка. Сознаюсь, меня обнадежили тогда оба обитателя того скромного кабинета: вот, подумалось мне, эти замечательные ученые не могут не сделать из меня историка.

Потом я узнал, насколько принципиальным и не терпящим аспирантской нерадивости является Баграт Гарегинович (я был свидетелем сухого и страшного, как гром без дождя, «разбора полета» одного его подопечного). И узнал, конечно, насколько он человек жизнерадостный, любящий спорт, природу, хорошую компанию. По прошествии многих лет, когда мне посчастливилось стать младшим коллегой прекрасного, дружного коллектива Центра арабских исследований, Баграт Гарегинович много рассказывал о своей юности, своих друзьях (по молодости они были «не разлей вода» с другим нашим заслуженным востоковедом, Анатолием Михайловичем Хазановым), о своих исследовательских опытах, идеях.

Рассказывал о своих первых шагах в Москве, когда он, тбилисский армянин, попал в новую для него среду, поразившую размахом и красотой. Кстати, в Институте, и особенно в нашем арабском отделе работала целая плеяда «великих армян», востоковедов с большой буквы. А одна из них, ныне здравствующая Эльза Патвакановна Пир-Будагова — тоже родом из Тбилиси.

Баграт Гарегинович для меня — настоящий представитель интеллигенции и настоящий ученый. Эти две ипостаси подтверждались, когда я набирался опыта в коллективе прославленных авторов известных на всю страну работ по Арабскому Востоку. Подтверждаются они и по сей день, когда мы периодически созваниваемся, и Баграт Гарегинович находит время и силы, чтобы поделиться своими новыми мыслями, подмеченными явлениями в истории Египта первых десятилетий ХХ в., над чем он в данным момент работает. Он с таким увлечением передает факты политики британской администрации периода протектората и логику своих умозаключений, так безжалостно корректирует свои собственные прошлые выводы, что ясно понимаешь — перед тобой разворачивается первоклассный образец научного творчества! Это и есть наука, а он и есть ученый — скромный, целеустремленный, бесконечно влюбленный в историю и в само познание. «Вы знаете, Алексей, — говорил он мне, — как я представляю себе рай? Это бесконечная библиотека с бесконечным количеством разных книг». Я усвоил себе этот глубокий образ, и бесконечно признателен за это откровение.

Вторая сторона Баграта Гарегиновича, которую считаю для себя образцом, это его тонкое знание, а главное, неиссякаемый интерес к культуре — мировой и особенно отечественной. Интеллигентность, по-моему, — это цельность, укорененная в культуре и науке, причастность к стране, в которой живешь, к ее истории и ее людям. Эти качества я с детства подмечал в своем отце, ученом-химике, великом изобретателе. Так и Баграт Гарегинович даже в беседах на рабочие темы нередко упоминает литературные произведения, называет имена поэтов, музыкантов, художников. Часто и с удовольствием говорит о впечатлениях, которые получил когда-то от того или иного произведения. Это настоящая передача человеческого опыта, такое обогащение живой энергией целой эпохи, значение и размер которого чувствуешь далеко не сразу. В этом смысле Баграт Гарегинович — мудрый воспитатель, строгий и открытый для общения, серьезный и с прекрасным чувством юмора, многоопытный и охотно делящийся своим опытом с заинтересованным учеником.

Здоровья, сил и новых творческих идей вам, дорогой наш Баграт Гарегинович!

<strong>Оксана Владимировна Москалец, младший научный сотрудник Института востоковедения РАН:</strong>

Я могла бы много написать о серьезных и важных достижениях выдающегося ученого — Баграта Гарегиновича Сейраняна, только об этом и так известно и в научном мире, и далеко за его пределами. А Баграт Гарегинович, в первую очередь, —Человек, Человек с большой буквы.

Мне очень повезло, когда много лет назад доктор наук Сейранян согласился стать моим научным руководителем. При первой же встрече он произвел на меня самое доброе и приятное впечатление. Он расположил к себе своей интеллигентностью и доброжелательностью, позже я смогла убедиться в его блестящей эрудиции и широком кругозоре по многим отраслям знаний. Благодаря своим мудрости, доброте, чуткости и таланту преподавателя, Баграт Гарегинович стал для меня и Наставником и Учителем жизни.

В перерывах между работой Баграт Гарегинович уже рассказал и, уверена, еще расскажет очень много интересных и любопытных историй из своей жизни, о детстве, о случайности, которая превратила потенциального певца-музыканта в известного профессора-востоковеда, не утратившего способности исполнять задушевные романсы. А вспоминая о своих родителях, Баграт Гарегинович, несмотря на почтенный возраст, превращается в благодарного любящего сына.

Баграт Гарегинович умеет рассказывать так, что ты оказываешься в Сололаки (район Тбилиси, где прошли его детство и юность). В уютном доме, где витает тонкий аромат сирени, цветущей в Грузии в конце апреля, как раз на день рождения юбиляра, а через минуту откроется дверь, и зайдет на минутку сосед — знаменитый композитор Армен Тигранян, друг отца Баграта Гарегиновича, который был известным человеком в Тбилиси. Порой, наслушавшись этих красочных рассказов, так и хочется поехать в Тбилиси, окунуться в мир театра, музыки и поэзии, столь близких этому удивительному Человеку.

Однако при всем своем романтизме, Баграт Гарегинович исключительно пунктуален и требователен в работе. Он не позволяет оставлять без внимания ни одной неточности или халтуры в любом тексте. Для него просто не существует неважных бумажек. Баграт Гарегинович требует выверять каждое слово так тщательно, чтобы не возникало и мысли о сомнении в истинности изложения.

Я благодарна своему научному руководителю за его терпение и веру в меня, он привил мне любовь к науке и научил подходить творчески к любым, даже очень сложным задачам. От души желаю дорогому Баграту Гарегиновичу в первую очередь крепкого здоровья, пусть жизнь дарит вам еще много счастливых дней и радостных праздников, творческих успехов и неиссякаемой энергии, чтобы реализовать все намеченные планы!