Везде
Elena L. Katasonova: My Way to Mysterious East (An Interview). Part 1
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Elena L. Katasonova: My Way to Mysterious East (An Interview). Part 1
Annotation
PII
S0032513-4-1
DOI
10.18254/S268684310032513-2
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Natalya Romanova 
ORCID: 0000-0001-6154-1386
Occupation: Deputy Director for Academic Research
Affiliation: Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences
Address: Russian Federation, Moscow
Valentin Ts. Golovachev
ORCID: 0000-0002-4529-8459
Occupation: Deputy Director
Affiliation: Institute of Oriental Studies
Address: Russian Federation, Moscow
Edition
Issue 3
Abstract

An interview with the famous Japanologist, head of the Center for Japanese Studies at the Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences, Dr. Elena L. Katasonova, was prepared as part of the project “Russian Oriental Studies — Oral History” of the Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences, supervised by Dr. V. Ts. Golovachyov, who publishes the authoritative series “Russian Oriental Studies — Oral History”.

Keywords
Japan, Japanese studies, Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences, history of science, oral history, interview, Elena L. Katasonova
Received
06.11.2024
Date of publication
07.11.2024
Number of purchasers
3
Views
164
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
1 От редакции: Елена Леонидовна Катасонова (1950 г. р.). Японовед, литературовед, историк, культуролог. Кандидат филологических наук (1983, Институт Востоковедения АН СССР), доктор исторических наук (2004, Институт военной истории МО РФ). Руководитель Центра японских исследований ИВ РАН. Окончила ИСАА МГУ (1973, специальность «востоковед-филолог»). Сотрудник Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, секретарь Общества дружбы «СССР–Япония» (1973–1987), ИВ РАН (с 1986). Исполнительный секретарь Комитета ХХI в. по развитию связей с Японией (2000–2005), исполнительный секретарь российской Ассоциации японоведов (2000–2003). Тема докторской диссертации: «Решение гуманитарной проблемы японских военнопленных в отношениях СССР (РФ) и Японии (1945–2000)». Прочие сферы исследований: японская культура (литература, кино, мода, массовая культура) и др. Автор монографий: «Японские корпорации: культура, благотворительность, бизнес» [Катасонова, 1992], «Японские военнопленные в СССР: Большая игра великих держав» [Катасонова, 2003], «Последние пленники Второй мировой войны: малоизвестные страницы советско-японских отношений» [Катасонова, 2005], «Японские военнопленные в СССР: 1945–1956. Сборник документов» совместно с В. А. Гавриловым, фонд «Демократия» [Японские военнопленные в СССР… 2013], «Японцы в реальном и виртуальном мирах. Очерки современной японской массовой культуры» [Катасонова, 2012], «Новое японское кино: в споре с классикой экрана. Очерки современной японской массовой культуры» [Катасонова, 2020].
2 О семье и выборе профессии
3 — НР: Здравствуйте, Елена Леонидовна!
4 — ЕК: Здравствуйте, Наталья Геннадиевна!
5 — НР: Хотелось бы поговорить о вашей судьбе ученого, спросить о самых интересных, значимых событиях вашей жизни и научной деятельности как известного японоведа — историка, филолога и культуролога, посвятившего долгие годы изучению Японии. Как начиналось это изучение?
6 — ЕК: Спасибо за возможность вновь вернуться в воспоминаниях в лучшие годы моей жизни! Но разговор я хотела бы начать не с рассказа о научных изысканиях и не с судьбы японоведа, а, скорее, с первых шагов японоведа-практика. После окончания университета я сразу окунулась в непростую реальность российско-японских, тогда еще советско-японских отношений, поступив на работу в Общество дружбы «ССС — Япония». Эта работа оказалась не только интересной, но и близкой мне по духу. Даже сегодня, занимаясь профессиональным изучением Японии, ее истории, культуры, российско-японскими отношениями, я продолжаю участвовать в ряде общественных и культурных проектов с японскими организациями, поддерживать контакты с японскими коллегами, давними знакомыми, друзьями: живу на стыке теории и практики.
7 — НР: И все-таки вернемся к тому, с чего началось ваше увлечение Японией. Расскажите, пожалуйста, о семье, о родителях, о ваших корнях!
8 — ЕК: В моей жизни вроде бы ничего не предвещало, что я стану японоведом и найду призвание в такой достаточно редкой области знаний. Мои родители были «технарями» и вместе работали на крупном авиационном заводе в Москве. Папа отвечал за качество продукции, занимая должность главного контролера предприятия, что не мешало ему совмещать эту ответственную работу с активной общественной деятельностью, к которой он «прикипел» еще с комсомольских времен. Мама же всегда была его надежным тылом, и после моего рождения ушла с производства, полностью погрузившись в домашний быт и мое воспитание.
9

10

11

12 Семья Елены Леонидовны Катасоновой: с мамой и бабушкой, папа, дедушка
13 Family of Elena L. Katasonova: With mother and grandmother, father, and grandfather1
1.  Здесь и далее все фотографии — © из личного архива Е. Л. Катасоновой.
14 — НР: А как звали ваших родителей и как они познакомились друг с другом?
15 — ЕК: Папа — Леонид Дмитриевич Александров, мама — Евгения Федоровна Александрова, урожденная Жданова. Познакомились они еще во время войны в Москве, куда мама приехала из блокадного Ленинграда вместе со старшей сестрой Марией и c матерью — моей бабушкой. Ехали они по печально известной «Дороге жизни», захватив с собой старинный самовар, который спасал и их самих, и их попутчиков от холода и голода. Я бережно храню эту семейную реликвию и по сей день. Мама не любила говорить о войне, но иногда все же вспоминала, как они вместе с сестрой вместо учебы копали траншеи на подступах к Ленинграду, дежурили на крышах домов, спасая людей от пожаров, а потом и вовсе перешли работать на завод, с которым вся семья и была эвакуирована в Москву. Мой дедушка по материнской линии сразу же пошел на фронт, был ранен, но дошел до Берлина, а затем работал в школе.
16 Об отцовских родных мне известно куда меньше. Знаю только, что его мама — моя вторая бабушка — происходила из старинного польского рода, но жизнь ее сложилась трагично. Порой нужда доходила до того, что она вынуждена была отдавать фамильные драгоценности за хлеб и картошку, чтобы прокормить детей. Папа рассказывал, что в годы войны она жила в Смоленске, где и погибла во время немецких бомбардировок. Так что история моей семьи никак не связана с Востоком, но зато тесно связана с войной, ставшей потом главной темой моих исследований.
17

18 Первый день в школе
19 The first day at school
20 — НР: Однако обращение к военной теме произошло уже в середине вашего научного пути. А с чего все начиналось? Почему стали изучать Японию?
21 — ЕК: Я никогда не задавала себе этот вопрос, но сегодня вместе с вами постараюсь разобраться в нем. Мое взросление совпало с периодом «оттепели», когда наша страна открылась миру, и мир повернулся к нам. По радио и телевидению стали транслировать передачи об увлекательных путешествиях в другие страны, звучала иностранная музыка, в кинотеатрах демонстрировались зарубежные фильмы, на книжных полках появились переводы прежде недоступных мировых бестселлеров. Поэтому профессия переводчика стала в те годы не только одной из самых востребованных, но и престижных, была окутана романтикой, перекликалась с юношескими мечтами о дальних странах. Мама мечтала увидеть меня именно в этой роли.
22 И тем не менее мое образование началось с музыкальной школы, что стало немалым испытанием для пятилетнего ребенка. Так не хотелось разучивать гаммы, когда вся детвора играла во дворе. Но прошло время, надо было задумываться, куда идти после школы. Ребята из нашего двора — те, что постарше, готовились к поступлению в престижный тогда ВУЗ — Институт иностранных языков, легендарный «Иняз», который был у всех на слуху2. Наверное, и я вслед за ними отправилась бы по этому пути, тем более что училась в то время в известной на всю Москву экспериментальной школе № 710 при Академии педагогических наук, в классе с углубленным изучением английского языка. Но неожиданно все пошло не по намеченному сценарию!
2.  Московский государственный педагогический институт иностранных языков им. Мориса Тореза (МГПИИЯ им. М. Тореза); позже — Московский государственный институт иностранных языков им. Мориса Тореза (МГИИЯ им. М. Тореза (с 1987).
23 Однажды я случайно оказалась на «Днях открытых дверей» в Институте восточных языков (ИВЯ) 3, созданном в 1956 г. на базе МГУ. Туда поступил наш сосед по лестничной площадке, изучавший редкий язык урду. У него-то мне и удалось выудить всю самую важную для абитуриента информацию. А еще мне очень нравились песни на восточных языках в исполнении студентов из джаз-бэнда ИВЯ, которые в те годы часто выступали в молодежных телепрограммах.
3.  Институт восточных языков (ИВЯ) — ныне Институт стран Азии и Африки (ИСАА) МГУ им. М. В. Ломоносова.
24 Об учебе и преподавателях
25 — НР: Почему вас все-таки заинтересовал именно Восток?
26 — ЕК: Шел 1968 год. О Востоке в СССР тогда знали еще меньше, чем о Западе, но Япония была у многих на слуху. Эту популярность, думаю, можно объяснить успешно проведенной в 1964 г. Токийской Олимпиадой, не говоря уже о первых транзисторах и других чудесах японской электроники, которые стали появляться на советском рынке. Япония переживала период высоких темпов экономического роста и восхищала мир техническими достижениями. Меня же привлекало другое — мелодичные песни, утонченные красавицы в нарядных кимоно и потрясающие виды заснеженной горы Фудзи на традиционных японских гравюрах — то есть, тот типичный набор японской экзотики, которым до сих пор привлекают туристов. При этом меня интересовала не только Япония, но и Индия, наверное, прежде всего, из-за популярности индийского кино. Так что мой выбор профессии был во многом стихийным и не до конца осознанным. Да и конкурс среди абитуриентов оказался очень высоким, так что шансов поступить в институт было немного.
27

28 Елена Катасонова — студентка
29 Elena L. Katasonova in her student days
30 — НР: Но вы все же прошли по конкурсу и поступили?
31 — ЕК: Да, свершилось чудо! Благодаря серебряной медали и после успешной сдачи двух экзаменов я стала первой студенткой, зачисленной в институт на кафедру японской филологии, куда в те годы был самый большой наплыв абитуриентов. Так началась моя студенческая жизнь, полная радостей и огорчений.
32 — НР: Ваша радость понятна! Но что же могло вас огорчать?
33 — ЕК: Помню, буквально заливаясь слезами, я сидела на скамейке возле института, выдавливая из себя японский слог «си», вернее, нечто среднее между «си» и «ши». Вспомните слово «суси»! Да, именно суси, а не суши, что распространено теперь повсеместно, поскольку пришло к нам из Японии через Европу (как «Мицубиси» и многие другие слова). А потом мы стали изучать иероглифы, и это уже другая история — тренировка памяти, образного мышления и выработка усидчивости и внимания. Но и эта, недоступная на первых порах вершина, была со временем покорена.
34 — НР: А кто преподавал вам в те годы?
35 — ЕК: У нас были отличные учителя: И. В. Головнин4, Е. В. Маевский5, Л. А. Стрижак6, Н. С. Шефтелевич7, Г. Б. Навлицкая8, В. С. Гривнин9 и другие. Особенно я любила занятия по истории японской литературы, которые вела И. Л. Иоффе10 — большой знаток классической японской литературы, великолепный переводчик, литератор, известная под псевдонимом Ирина Львова. Именно она привила мне особый интерес к Японии, к ее истории и культуре, возможно, даже вкус к исследовательской работе. Иоффе была ученицей академика Н. И. Конрада11; как и ее учитель, в сталинское время она оказалась в тюремных застенках. Она была элегантна и строга, курила сигареты и говорила медленно, низким голосом. Никогда не забуду, как она называла меня, впрочем, как и других студентов, «деточкой». Заподозрить ее в излишней сентиментальности и мягкости нельзя было никак. Но как щедро она делилась своими знаниями, с какой заботой о нас приносила из дома японские куклы, маски, открытки и другую японскую всячину, с любовью рассказывала о каждом таком удивительном предмете! В те годы она часто бывала в Японии в составе делегаций Союза писателей, а потом показывала нам фотографии, сделанные в этих поездках — на фоне храмов и сакуры. Любуясь всем этим великолепием, я часто думала: «Боже мой, вдруг мне когда-нибудь посчастливится хоть пять минут постоять на этой земле!..».
4.  Иван Васильевич Головнин (1922–1995) — японовед-лингвист, доцент (1963), профессор (1975), д. ф. н., Заслуженный деятель науки РСФСР (1980). Автор учебника японского языка. В военные и послевоенные годы — военный переводчик, работал с японскими пленными. Преподавал в Институте иностранных языков при МГУ (с 1962), заведовал кафедрой языков и литератур стран Дальнего Востока (позднее — кафедра японской филологии ИСАА МГУ). Заведующий филологическим отделением (1968–1982), декан историко-филологического факультета ИВЯ–ИСАА (1965–1968). Кавалер орденов Красной Звезды, «Знак Почета» и одной из высших наград Японии — ордена «Священного сокровища 3-й степени».

5.  Евгений Викторович Маевский (1944–2008). Японовед-лингвист, культуролог, к. ф. н., д-р. культурологии. Профессор. Заведующий кафедрой японской филологии ИСАА МГУ. Автор более 59 статей по лингвистике и культурологии.

6.  Леон Абрамович Стрижак (1927–2009) — японовед. Старший переводчик (с 1960), преподаватель (с 1965), доцент (с 1991) кафедры японской филологии ИВЯ МГУ. Награжден знаком «Почетный работник высшего профессионального образования РФ» (2000), японским «Орденом Восходящего Солнца» (2005).

7.  Наталья Сергеевна Шефтелевич (1941–2010) — японовед, преподаватель японского языка в ИСАА МГУ. Автор нескольких учебных пособий.

8.  Галина Брониславовна Навлицкая (1928–2021) — японовед, д. и. н. Сотрудник и преподаватель ИСАА МГУ. Специалист по японской урбанистике, истории.

9.  Владимир Сергеевич Гривнин (1923–2014) — японовед, литературовед, переводчик, д. ф. н. Военный переводчик, специалист по переводам современной японской литературы. Автор монографии «Акутагава Рюноскэ. Жизнь. Творчество. Идеи» и около 150 публикаций по современной японской литературе, культуре и методике преподавания.

10.  Ирина Львовна Иоффе (1915–1989) — японовед, критик, литературовед, переводчик, к. ф. н. (1949). Жертва репрессий (1938). Преподаватель и заведующая кафедрой литературоведения в Военном институте иностранных языков (1946–1956), преподаватель ИВЯ МГУ (с 1960). Консультант иностранной комиссии собрания постановлений (СП) правительства СССР (с 1950). Член Союза Писателей СССР (с 1958). Первой из советских переводчиков награждена «Орденом Восходящего Солнца» с золотыми лучами (1988).

11.  Николай Иосифович Конрад (1891–1970) — востоковед, японист и китаевед, д. ф. н. (1934, без защиты), профессор (1926), академик АН СССР (1958). Лауреат Госпремии СССР (1972). Окончил китайско-японское отделение Петербургского университета (1912). Учился в Японии (1914–1917). Сотрудник ИВ АН СССР (1931–1970). Профессор МИВ (1941–1950). Исследователь истории эстетики, литературы и театра стран ЮВА, проблемы восточных языков, теории исторического процесса, философской компаративистики. Арестован за «измену Родине» (1938), осужден на 5 лет заключения, освобожден в сентябре 1941 г.
36 — НР: И это случилось?
37 — ЕК: И неоднократно! Сколько раз я была в Японии, не скажу: просто перестала считать. И это не бравада! Правда, теперь из-за коронавируса охватывает беспокойство по поводу того, попаду ли я туда еще когда-нибудь. Для японоведа это тяжелое испытание: не видеть «свою страну» и не наблюдать воочию то, что там происходит. Ведь Япония не перестает меняться буквально на глазах!
38 О традиционном образе Японии
39 — НР: Как вы представляли Японию, учась в институте, еще до того как побывали там впервые?
40 — ЕК: Повторюсь: о Японии в те годы существовало достаточно стереотипное представление, причем не только у нас, но и в других странах. И я не была исключением, воображая Японию такой, какой мы привыкли видеть ее на открытках. Думаю, подобное восприятие уже давно ушло в прошлое. Знаете, Япония ведь два с половиной столетия была закрытой страной, и только в конце XIX в. открыла границы для иностранцев, после чего начала стремительно наверстывать то, что потеряла, находясь в изоляции, — свое отставание от других стран. То есть из «позднего феодализма» ей сразу же пришлось оказаться в «развитом капитализме», став за короткое время одной из мировых империалистических держав.
41

42 В старинном японском свадебном кимоно, 1978 г.
43 Wearing an antique Japanese wedding kimono, 1978
44 Период Мэйдзи (1868–1912) стал принципиально важным этапом коренной перестройки страны. Японцы учились у Европы, у Америки буквально всему, начиная с Конституции, которую заимствовали у Германии, и заканчивая европейской одеждой. Это был период коренной ломки, смелых трансформаций, необычайной активности различных слоев населения по пути приобщения к мировой цивилизации. Тогда мир впервые реально узнал о Японии, о японской культуре. Все началось со Всемирной выставки 1867 г., где японцы в качестве экспонатов показали свои гравюры. И европейцы буквально замирали от восхищения, впервые знакомившись с японским традиционным искусством. На самом деле для японских представителей это был вынужденный ход, рассчитанный на привлечение массового посетителя, поскольку в те годы именно гравюра получила самое широкое хождение среди городского населения страны. Ее появление относят ко второй половине ХVII в.
45 Первые образцы японской ксилографии использовали как информационные листки наподобие современных газет, как афиши к театральным выступлениям, а затем они прочно вошли в жизнь и быт японцев как популярное искусство. Нередко жители городов размещали гравюры вместе с традиционными свитками какэмоно в нишах домов, где хранили семейные реликвии. Одновременно можно услышать рассказы о том, что из-за дешевизны изготовления и простоты тиражирования гравюры часто использовали как оберточную бумагу. Якобы в них упаковывали изделия из фарфора или чай и отправляли на экспорт. Именно таким образом гравюры попали на Запад. Об этом часто пишут, но правда ли это или нет, утверждать трудно. Лучшие образцы этого искусства, причем подлинные, созданные одним оттиском в количестве сотни и более экземпляров, быстро разлетелись по всему миру, когда Япония открыла границы. Европейцы сразу же по достоинству оценили своеобразие японской национальной живописи, и вскоре во Франции и других странах разразился настоящий японский бум, получивший даже специальный термин «японизм».
46 Влияние Японии на западную культуру
47 — НР: Расскажите о японском буме поподробнее, пожалуйста.
48 — ЕК: Строго говоря, первыми произведениями японского искусства, получившими широкое признание у европейцев еще в середине ХVII в., были отнюдь не гравюры, а японский фарфор. Вслед за этим Японию стали олицетворять лаковые изделия. Экспортировать гравюры японцы начали значительно позже — в середине ХIХ в., но влияние этого искусства стремительно охватило буквально весь художественный мир Европы. Первыми ревностными поклонниками японской гравюры стали французские художники-импрессионисты: Эдуар Мане12, Клод Моне13, Анри де Тулуз-Лотрек14, Эдгар Дега15 и др., чье творчество ощутило заметное влияние японской художественной традиции. Возможно, именно отсюда проистекает и ответная огромная любовь японцев к творчеству импрессионистов. Не только художники, но и известные литераторы попали во власть японского искусства. Среди них Эмиль Золя16, декорировавший дом японскими гравюрами, ширмами и прочими предметами японской старины. Здесь же следует вспомнить и о братьях Гонкур17, издавших книги о творчестве таких прославленных мастеров японской гравюры, как Хокусай Кацусика18, Китагава Утамаро19 и др. (японские имена и фамилии воспроизводятся в принятом в Японии порядке: сначала фамилия, потом имя. — Ред.).
12.  Эдуар Мане (Édouard Manet, 1832–1883) — французский художник, гравер, один из основоположников импрессионизма.

13.  Клод Моне (Claude Oscar Monet, 1840–1926) — французский художник, один из основателей и теоретиков импрессионизма.

14.  Анри де Тулуз-Лотрек (Henri de Toulouse-Lautrec, 1864–1901) — французский художник-постимпрессионист.

15.  Эдгар Дега (Edgar Degas, 1834–1917) — французский художник-импрессионист.

16.  Эмиль Золя (Émile Zola, 1840–1902) — французский писатель-реалист, публицист и политический деятель.

17.  Братья Гонкур — французские писатели-натуралисты Жюль (1830–1870) и Эдмон де Гонкур (1822–1896).

18.  Кацусика Хокусай (1760–1849) — один их самых известных на Западе японских художников. Иллюстратор, гравер. Работал под множеством псевдонимов.

19.  Китагава Утамаро (1753–1806) — художник, один из крупнейших мастеров, определивший черты японской классической гравюры.
49 В это же время итальянский композитор Джакомо Пуччини20 создает свою пропитанную японской экзотикой оперу «Чио-Чио-сан», которая не теряет любовь зрителей и по сей день. А один из первых представителей высокой моды, французский модельер, англичанин по происхождению Чарльз Уорт21 делает кимоно чуть ли не обязательным атрибутом домашней одежды знатных европеек, после чего его крой, рукава и прочие элементы прочно вошли в европейский гардероб [Катасонова, 2023, с. 222–233]. Обо всем этом мы вспоминаем при первом знакомстве с Японией: эти ассоциации долгие годы преобладали в умах людей, в том числе и в России. Возможно, отчасти они сохраняются и сейчас. Однако современная Япония совершенно иная! Сейчас, если спросить нашу молодежь об этой стране, речь непременно пойдет об анимэ, о комиксах манга, о японских фильмах, роке, моде и так далее [Катасонова, 2024, с. 142–158]. Вот как сейчас воспринимается Япония. В студенческие годы мы этого не знали, только жили мечтой когда-нибудь побывать в этой стране.
20.  Джакомо Пуччини (Giacomo Puccini, 1858–1924) — итальянский композитор, автор опер «Богема», «Тоска», «Манон Леско», «Чио-Чио-сан» («Мадам Баттерфляй»).

21.  Чарльз Ворт (Charles Frederick Worth; 1825–1895) — французский модельер английского происхождения, один из первых представителей высокой моды.
50 О первой работе
51 — НР: А что было дальше, после окончания университета?
52 — ЕК: Пять лет учебы остались позади, и мне предстояло получить путевку во взрослую жизнь, когда я столкнулась с множеством непредвиденных ранее обстоятельств. Конечно, пределом мечты для всех нас была работа в Министерстве иностранных дел. Образ Александры Коллонтай22 постоянно всплывал в памяти. Но девочек в дипломаты тогда не брали. В журналисты тоже дорога была практически закрыта. Вакансий на преподавательские должности было мало, да и то по большей части в закрытые учебные заведения военного профиля. Науку двигали, как казалось тогда, только «небожители», к которым и приблизиться-то было страшно. А вообще мне очень хотелось работать в Министерстве культуры и заниматься культурным обменом с Японией. Но там давно и прочно сидели непростые люди — с военными званиями, дипломатическим опытом и прочими заслугами, так что, и эта дверь для меня оказалась закрытой.
22.  Александра Михайловна Коллонтай (1872–1952) — революционер, советский государственный деятель и дипломат. >>>> . В 1917–1918 гг. была наркомом гос. призрения (социального обеспечения) в первом советском правительстве.
53

54 Е. Л. Катасонова — гид Интуриста, 1972 г.
55 E. L. Katasonova as Intourist guide, 1972
56 Зато профессия гида-переводчика была крайне востребована из-за возросшего туристического потока японцев в нашу страну, и мне она нравилась, у меня это получалось, я даже имела небольшой студенческой опыт работы с японцами на практике в Интуристе. Но все-таки хотелось чего-то большего. И оно пришло, во многом благодаря очередному счастливому стечению обстоятельств.
57 — НР: С чего вы начинали?
58

59 Подписание Соглашения о сотрудничестве между ССОД и Японской ассоциацией культурных связей с зарубежными странами, 1979 г.
60 Signing of the Cooperation Agreement between the Union of Soviet Friendship Societies and the Japan Association for Cultural Relations with Foreign Countries, 1979
61 — ЕК: Я стала секретарем Общества дружбы «СССР–Япония» и одновременно референтом Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами (ССОД) — главного штаба, как тогда говорили, народной дипломатии. В то время эта крупнейшая пропагандистская организация, по сути, частично совмещала в себе и функции МИДа, и функции Минкульта, и даже, как поговаривали, «филиала» международного отдела ЦК КПСС. В общем, мне несказанно повезло! И потекли мои трудовые будни в кругу старших коллег. Они сразу же с удовольствием перекинули на меня самую хлопотную и ответственную часть работы в Обществе — прием японских делегаций, возложив на меня практически все обязанности от сопровождения до перевода. А связи с японскими общественными и культурными организациями были тогда у Общества «СССР–Япония» обширными. Я практически не вылезала из командировок, путешествуя с японцами по всей необъятной родине. Это были «мои университеты», которые принесли много полезного: организаторский опыт, языковую практику, широкие контакты с японцами… Были среди моих новых японских знакомых и известные политики, и деятели культуры, и профсоюзные активисты — люди разных профессий, которых объединяло одно: они выступали за дружбу с нашей страной. А еще судьба подарила мне много интересных встреч с нашими людьми, очень известными и совсем простыми, о чем я часто вспоминаю с огромной благодарностью и ностальгией.
62 О первой поездке в Японию
63 — НР: А когда сбылась ваша мечта побывать в Японии?
64 — ЕК: Впервые это произошло ровно через год после моего поступления в ССОД — в 1974 г. Ту поездку организовал для нас, членов советской молодежной делегации, Обата Юдзиро — тогдашний губернатор префектуры Акита. Г-н Обата не раз привозил японскую молодежь в нашу страну на так называемых «Кораблях дружбы». Теперь же он принимал нас у себя на родине. Летели мы через Хабаровск, который казался какой-то почти недосягаемой по дальности точкой на карте СССР. Из Хабаровска уже в те годы курсировал прямой рейс в Ниигата: два часа, и вы в Японии! Ну, а на обратном пути мы плыли из г. Иокогама в порт Находку, оттуда перемещались ночным поездом до Хабаровска, а далее — вновь самолетом в Москву. Таков был отработанный эконом-маршрут для поездок в Японию в те годы.
65 — НР: Чем запомнилось ваше первое свидание с Японией?
66 — ЕК: В первое же утро после приезда не спалось, я забрела в японский сад при гостинице и буквально оторопела от красоты. А где-то вдалеке виднелась целая вереница типичных японских домиков с изогнутыми крышами, словно на японских гравюрах. Утро было дождливым, свежим и даже немного прохладным, что никак не ассоциировалось с летней жарой, которую я себе представляла. Да и к разнице во времени приходилось еще долго привыкать. Но все это были мелочи, о которых не стоит говорить. Счастье трудно фиксировать именно в тот момент, когда оно происходит: осознание приходит позже, но в то утро я действительно ощущала себя счастливой, ведь я стояла на японской земле!
67 — НР: А что было дальше, как проходила поездка?
68 — ЕК: Потом мы много ездили на автобусах по горам, деревням, маленьким провинциальным городкам, купались прямо в одежде в море и сохли по дороге, встречались с разными людьми, но современную Японию увидели лишь в последние два дня, которые мы провели в Токио. Тогда я ощутила совершенно другую страну: нас поселили в роскошной многоэтажной гостинице, из окон которой простирался необычайно красивый вид на старый парк. Это было чуть ли не первое высотное здание столицы в районе Синдзюку, который сейчас превратился в один из самых фешенебельных уголков Токио, а тогда только начинал возводиться. Для того времени это было на грани фантастики — возводить небоскребы в условиях сейсмической зоны! Но японцы вновь удивили мир технологиями будущего. А еще та поездка запомнилась тем, что случай собрал вместе многих в дальнейшем известных фигур российского японоведения, в числе которых был и будущий заместитель министра иностранных дел и посол СССР в Японии, д. и. н. А. Н. Панов, и крупный бизнесмен Ф. К. Шодиев, являющийся ныне почетным президентом Межрегиональной ассоциации японоведов, и другие интересные люди.
69 О начале научной деятельности
70 — НР: В потоке такой насыщенной жизни вас, наверное, редко посещала мысль о том, чтобы заняться наукой? Тем не менее спустя какое-то время вы все-таки об этом задумались. Как это случилось и почему?
71 — ЕК: Это произошло не сразу, но, опять же, благодаря моей работе в Обществе дружбы. В правление этой организации входили практически все ведущие советские японоведы, с которыми мне приходилось часто общаться по работе. К тому же я отвечала за проведение в Доме дружбы ежегодных научных конференций. Так что в каком-то смысле контакт с представителями науки был налажен. И вот на одном из мероприятий у меня состоялся неожиданный, но очень хороший разговор с С. Б. Маркарьян23, которая убедила меня, что пора заняться наукой и буквально через несколько дней привела меня в аспирантуру Института востоковедения, замолвив за меня словечко. Вот так все и началось.
23.  Седа Багдасаровна Маркарьянц (Маркарьян) (1928 г. р.). Японовед, д.э.н. Ведущий научный сотрудник–консультант ИВ РАН. Исследователь социально-экономических проблем Японии. Автор более 200 работ.
72 — НР: Как вы выбирали тему диссертации?
73 — ЕК: С выбором темы будущей диссертации долго мучиться не пришлось. Еще учась в институте, я начала заниматься творчеством известного японского писателя Танидзаки Дзюнъитиро24, сложного, противоречивого, работавшего на стыке «Восток–Запад», национальных традиций и западных модернистских течений. Сегодня его имя хорошо известно не только благодаря произведениям, но и экранизациям, выполненным японскими и европейскими кинематографистами, в числе которых можно назвать даже Тинто Брасса25. В 1965 г. Танидзаки был номинирован на Нобелевскую премию в области литературы, но его смерть опередила решение Нобелевского комитета. Правда, у нас в стране в те годы о нем знали лишь единицы — его творчество никак не вписывалось в строгие каноны социалистического реализма. Единственно, что было доступно советскому читателю из его многотомного литературного наследия — роман «Любовь глупца», переведенный академиком Н. И. Конрадом и изданный еще в 1920-е гг. Но затем уделом советских японоведов стало изучение пролетарской литературы и переводы древней поэзии.
24.  Танидзаки Дзюнъитиро (1886–1965). Писатель, драматург. На раннем этапе творчества — ярый противник натурализма в литературе. Его сочинения отличает уникальность женских образов, в т. ч. образов роковых женщин в повестях «Дети» (1910), «Секрет» (1911) и «Дьявол» (1912) и современных девушек в романе «Любовь глупца» (1924). Для позднего периода творчества (с 1923) характерен отход от западного влияния, погружение в мир японской старины и эстетики. После смерти писателя в 1965 г. издательство «Тюокоронся» учредило премию им. Танидзаки Дзюнъитиро.

25.  Тинто Брасс (1933 г. р.). Итальянский кинорежиссер, признанный мастер эротического кино.
74 В 1960-е гг. мы неожиданно узнали совершенно новое для себя имя Абэ Кобо26 благодаря блестящим переводам моего учителя В. С. Гривнина. Буквально у всех на слуху был его роман «Женщина в песках», о котором много говорили, спорили, проявляя неподдельный интерес к современной японской литературе. Мне в студенческие годы тоже хотелось пойти по непроторенному пути: заняться творчеством японского писателя, имя которого было неизвестно нашему читателю, и я выбрала Кавабата Ясунари27, который незадолго до этого стал лауреатом Нобелевской премии, но более о нем мы ничего не знали. У меня в руках оказалась маленькая книжечка с его новеллами, подаренная кем-то из японских туристов, и я выбрала самую, как мне казалось, поэтичную — «Танцовщицу из Идзу».
26.  Абэ Кобо (1924–1993). Писатель, драматург, сценарист, один из лидеров японского послевоенного авангарда в искусстве. Основная тема творчества — поиск человеком собственной идентичности в современном мире. По романам «Женщина в песках», «Чужое лицо» и «Сожженная карта» в 1960-х гг. сняты фильмы режиссера Хироси Тэсигахара.

27.  Кавабата Ясунари (1899–1992) — писатель, офицер французского Ордена искусств и литературы (1960), лауреат Нобелевской премии по литературе (1968).
75 Летние каникулы я провела за тяжким переводом этого маленького шедевра, испытав все трудности нелегкой переводческой работы. 1 сентября, придя в институт, не без гордости сообщила об этом Ирине Львовне Иоффе. Но та лишь посочувствовала мне, сказав, что буквально на днях выходит большая книга переводов произведений Кавабата, который выполнил известный литературовед Ким Ле Чун28. Это сообщение было для меня настоящим ударом! Что делать, кого изучать? И тут на помощь пришла та же Ирина Львовна, которая подсказала мне имя Танидзаки Дзюнъитиро и тему дипломной работы. Позже она, кажется, засомневалась в правильности выбора: «Знаешь, Танидзаки очень сложен по содержанию. О нем должен писать человек, который имеет большой жизненный опыт, многое испытал, много перечувствовал». Но я не отступила! Прочтя его раннее произведение — «Татуировка» — экстравагантное, яркое, сочное, я уже больше никогда не пыталась вырваться из его литературного плена. Я изучала и переводила Танидзаки и даже опубликовала один из первых своих переводов его рассказа «Шут» в сборнике с красивым названием «И была любовь, и была ненависть».
28.  Ким Ле Чун (псевдоним Ким Рёхо, 1928–2017) — востоковед-литературовед, писатель, переводчик, д. ф. н., член Союза писателей России.
76 Наверное, самое главное: моим научным руководителем согласилась стать сама Т. П. Григорьева 29 — выдающийся литературовед, философ, специалист по Японии и большой знаток Востока. Еще будучи студенткой, я мечтала познакомиться с Татьяной Петровной, и такая возможность представилась во время лекции известного американского японоведа Дональда Кина, которая проходила в Институте мировой литературы. Именно тогда я робко подошла к ней и, рассказав о своем увлечении Танидзаки, заручилась ее поддержкой. Я всегда буквально боготворила Григорьеву. И по сей день горжусь, что была ее первой аспиранткой.
29.  Татьяна Петровна Григорьева (1929–2014) — востоковед-японист, литературовед, переводчик, д. ф. н., профессор. Заслуженный деятель науки РФ. Сотрудник (с 1958), ведущий научный сотрудник (с 1988) ИВ АН СССР, Член Союза писателей России.
77 — НР: Мы хорошо помним Татьяну Петровну, ведь практически всю жизнь она проработала в Институте востоковедения. Но вы, наверное, знали ее лучше других?
78 — ЕК: Да, я часто бывала у нее дома и знала ее семью. Ее отец П. П. Топеха30 прожил необычайно сложную, но интересную жизнь, сменил несколько профессий — от матроса военного корабля до известного историка — доктора наук, не говоря уже о том, что до революции он, выходец из бедной крестьянской семьи, батрачил на сахарных плантациях на Гавайях. Мама Татьяны Петровны — А. П. Орлова31, ученица Н. И. Конрада и выпускница Ленинградского института живых восточных языков (1931), после окончания аспирантуры стала преподавателем японского языка в Московском институте востоковедения (МИВ) и воспитала не одно поколение японоведов.
30.  Петр Павлович Топеха (1905–1985) — японовед, д. и. н. (1971). Окончил Ленинградский институт живых восточных языков (1931). Тема диссертации: «Рабочее движение в Японии».

31.  Александра Петровна Орлова (1906–197?) — японовед. Окончила Ленинградский институт живых восточных языков (1931). Ученица Н. И. Конрада. Преподавала в Московском институте Востоковедения (МИВ).
79

80 Советские японоведы с известным японским русистом Курода Тацуо
81 Слева направо: Ким Ле Чун, Л. Л. Громковская, переводчик японской литературы Г. Ф. Ронская, сотрудник Союза писателей Е. Н. Редина, Курода Тацуо, Е. Л. Катасонова, японовед Д. М. Дубровский, Т. П. Григорьева
82 Soviet Japanologists with the famous Japanese Russian specialist Kuroda Tatsuo
83 From left to right: Kim Le Jun, L. L. Gromkovskaya, translator of Japanese literature G. F. Ronskaya, employee of the Union of Writers E. N. Redina, Kuroda Tatsuo, E. L. Katasonova, Japanologist D. M. Dubrovsky, T. P. Grigorieva
84 Детство Григорьева провела в деревне Медведь, в десятках километров от Великого Новгорода. Волею судеб именно в деревне Медведь отбывали плен 15 японцев — участников русско-японской войны, часто общавшихся с местными ребятишками, игравших с ними, учивших японскому языку и рассказывавших о Японии. Так что выбор профессии определился еще тогда, в детские годы. Мне однажды посчастливилось побывать в той деревне вместе с японцами. В местном краеведческом музее мы обнаружили фотографии мамы Татьяны Петровны, ею гордятся односельчане. Это было мне необычайно приятно! Очень сожалею, что Татьяны Петровны уже несколько лет нет с нами. Она болела, тяжело болела, почти не вставала. Но рядом с кроватью стоял письменный стол, и она с помощью сиделки все-таки садилась за него и пыталась продолжать работу. Замечательный человек, выдающийся ученый, один из наших крупнейших специалистов по традиционной японской культуре. Обидно и несправедливо, что ее имя постепенно начинают забывать.
85 О диссертации
86 — НР: Думаю, что время все правильно расставит по своим местам. Но вернемся к вашей диссертации! Вы были первым исследователем творчества Танидзаки у нас в стране. И хотя потом вы уже не возвращались к этой теме, имя этого японского писателя обрело у советских читателей популярность. В 1990-е гг. появлялись переводы его новелл и романов. Означает ли это, что вашу творческую инициативу вновь перехватили?
87 — ЕК: Это не так. Просто Танидзаки уже давно стал классиком японской литературы, и интерес к его творчеству вполне закономерен. Любопытно, что параллельно со мной творчеством Танидзаки занимался польский японовед Миколай Меланович, все-таки опередивший меня с защитой. Но кроме огорчения это событие принесло мне немало существенных «дивидендов»: в качестве оппонента в Польшу пригласили Л. З. Эйдлина32, известного китаеведа, заведующего сектором литератур Дальнего Востока в Институте востоковедения, и вскоре автореферат диссертации оказался у меня в руках. Работа польского коллеги мне очень понравилась, натолкнув на ряд интересных мыслей, главным образом, из области традиционной литературы, что потребовало еще почти год титанических усилий.
32.  Лев Залманович Эйдлин (1909/1910–1985) — китаевед, литературовед, д. ф. н. (1969), профессор (1969). Окончил МИВ (1937). Преподавал в МИВ (1937–1941) и ВИИЯ (1941–1952). Сотрудник ИВ (1944–1957, 1959–1985), ИК АН СССР (1957–1959). Член СП СССР (с 1950). Заслуженный деятель науки РСФСР (1980).
88 — НР: Сколько же лет вы работали над диссертацией?
89 — ЕК: Даже и не помню. Признаюсь, писала диссертацию урывками, нервно, напряженно, после работы буквально заставляя себя читать и анализировать трудные японские тексты. Иногда я просто забывала о рукописи и на несколько месяцев откладывала ее в дальний ящик письменного стола: делегации, встречи, а потом и замужество мешали продолжению работы. Наконец, когда я уже выходила на финишную прямую, мужа неожиданно отправили на работу в Северную Корею, и мне как жене надлежало ехать вместе с ним. Защита откладывалась на неопределенное время и, как тогда казалось, возможно, навсегда.
90 О замужестве, жизни в Северной Корее и защите диссертации
91 — НР: Кстати, расскажите немного о вашем муже. Он ведь тоже был востоковедом?
92 — ЕК: Да, мужа звали Лев Григорьевич Катасонов. Он был специалистом по Корее, знал корейский язык, стажировался в Пхеньяне. Оканчивал в свое время модный Институт внешней торговли, который позднее преобразовали в Факультет международных экономических отношений МГИМО33. После окончания Института долго работал в Торгово-промышленной палате СССР, представлял эту организацию в Непале, выезжал на международные выставки, затем его пригласили на работу в ССОД, в Отдел социалистических стран Востока, где он занимался связями с КНДР, Вьетнамом и МНР. Там мы и познакомились, стали не только супругами, но и во всех смыслах единомышленниками, поддерживая друг друга и в жизни, и в работе.
33.  МГИМО — Московский государственный институт (университет) международных отношений МИД СССР.
93

94 С супругом в японском ресторане
95 With husband in a Japanese restaurant
96 Так продолжалось вплоть до 2017 г., когда Лев Григорьевич заболел неизлечимой болезнью, которую победить так и не смог.
97 — НР: Светлая память!.. Вернемся в светлую полосу вашей жизни. Когда вы отправились в Северную Корею, это, видимо, никак не входило в ваши планы. Как вы привыкали к жизни в совершенно незнакомой стране?
98 — ЕК: Поскольку человек я активный, мне было очень тяжело находиться в Пхеньяне в роли «просто жены», хотя, признаюсь, впервые в жизни я увлеклась там кулинарией и другими женскими занятиями. А еще я придумала себе новую работу: стала преподавать русский язык корейским рабочим. Дело в том, что, еще работая в ССОДе, я окончила специальные курсы преподавателей русского языка как иностранного. Училась вроде бы просто так, на всякий случай, хотя где-то в глубине души мечтала когда-нибудь поработать в Японии. И вот этот случай настал, правда, не в Японии, а в Корее. Раз в неделю я приходила на завод, где в неотапливаемой учебной комнате старалась привить корейцам интерес к изучению русского языка. Зимой в Пхеньяне так холодно и промозгло, что преподавать приходилось в меховом жакете и в варежках. Мел крошился, и доска скрипела, когда я старательно выводила буквы. Студенты ежились от холода в грубых рабочих спецовках, усталые, полуголодные, и тем не менее пытались меня слушать. Откровенно говоря, я искренне сочувствовала им, понимая, что условия для преподавания и обучения совсем неподходящие, но люди старались, и я старалась тоже. Правда, этот учебный эксперимент вскоре прервался, а потом и вовсе прекратился.
99

100

101 В Северной Корее
102 In North Korea
103 — НР: Почему прекратился?
104 — ЕК: В самом начале марта 1983 г. неожиданно пришел вызов из Института востоковедения: была назначена защита моей диссертации, и я срочно вылетела в Москву. Все прошло достаточно быстро и успешно, правда не без неожиданных трудностей. В последний момент потребовалась дополнительная сдача кандидатского минимума по английскому языку, так как ранее сданный экзамен по японскому мне не засчитали, сочтя его моей основной специальностью. Были и другие переживания, главное из которых касалось явки на заседание членов диссертационного совета. Я даже не могла себе представить, что на моей защите будет присутствовать сам Н. Т. Федоренко34, который читал нам самую первую лекцию в Институте восточных языков. Но он пришел, пришли и другие, и я успешно защитилась, став кандидатом филологических наук.
34.  Николай Трофимович Федоренко (1912–2000) — китаевед, д. ф. н. (1943), профессор (1953), членкор АН СССР (1958). Окончил МИВ (1934). Служил в МИД СССР (1939–1968). Чрезвычайный и полномочный посол СССР (1954). Замминистра иностранных дел (1955–1958), сотрудник посольства СССР в Китае (1940–1948, 1950–1952), посол СССР в Японии (1958–1962), постоянный представитель СССР при ООН и СБ ООН (1963–1968). Сотрудник ИВ АН СССР (с 1967). Главред журнала «Иностранная литература» (1970–1988). Член Союза писателей СССР (с 1970).
105 — НР: Какие мысли и ощущения были при этом?
106 — ЕК: Тогда мне это казалось подведением итогов важного этапа моей жизни и почетной наградой за годы творческих мучений, но потом эта диссертация сыграла важную роль в моей жизни. В 1986 г. закончился срок дипломатической службы моего мужа, и мы вернулись на родину. Прежде мы оба работали в ССОДе, но теперь новые веяния перестройки не позволяли нам трудиться в одном месте. Повсюду шла ожесточенная борьба с так называемой «семейственностью», конечно же, с перегибами, глупостями, произволом. Я попала в этот страшный водоворот событий и стала подыскивать себе новую работу, причем в то неспокойное и трудное время, когда шли бесконечные сокращения, увольнения, развал организаций.
107 — НР: И вы пришли в ИВ РАН?
108 — ЕК: Самые большие надежды были связаны с Институтом востоковедения, но и здесь меня взяли на работу далеко не сразу, а подвергнув серьезному профессиональному испытанию. Каждые два месяца я представляла в дирекцию отчет о проделанной работе, но перспективы с зачислением на работу не становились от этого реальнее. Так прошел год, и, наконец, я стала научным сотрудником отдела Японии, благодаря поддержке тогдашнего заведующего отделом К. О. Саркисова35. Началась работа над первой монографией, которая называлась «Японские корпорации: культура, благотворительность, бизнес» [Катасонова, 1992]. Тема была весьма актуальной в годы, когда страна вступала в рыночную экономику, и культура также вынуждена была перестраиваться на новые коммерческие пути.
35.  Константин Оганесович Саркисов (1942 г. р.) — японовед, к. т. н. Окончил ЛГУ (1966) и аспирантуру ИВ АН СССР. Много лет возглавлял Отдел Японии ИВ АН СССР. Работал в посольстве СССР в Японии, где ведал вопросами научных сотрудников двух стран. Более 20 лет преподавал в крупных университетах Японии. В настоящее время — ведущий научный сотрудник ИВ РАН, приглашенный исследователь университета Хосэй (Япония), почетный профессор университета Яманаси Гакуин (Япония).
109 Книга вышла в 1992 г., правда, не в том виде, как я себе представляла: в плохом типографском исполнении, на тонкой желтоватой бумаге, с редакторскими и корректорскими недочетами, вплоть до ошибки с моим отчеством. Там я значусь как Леонтьевна, так что, может статься, что когда-нибудь еще придется доказывать свое авторство. И все-таки в те трудные безденежные годы выход книги, тем более первой, казался невероятной удачей. Правда, свое «любимое детище» я впервые увидела и получила с большим опозданием, поскольку к тому времени меня уже не было в Москве.
110 О работе в Японии, своем призвании и религии
111 — НР: Наверное, вы имеете в виду работу в Японии, в штабе Всеяпонской ассоциации бывших военнопленных, ведь именно туда вас забросила судьба? Кстати, что заставило такого замечательного ученого, красивую и успешную женщину, привыкшую к комфортной жизни, успевшую попутешествовать по миру и узнать много интересного, погрузиться в дела военных лет? То, что вас интересуют проблемы японской культуры — это понятно. Но почему японские военнопленные? Это ведь тяжелая, сложная тема, вызывающая массу противоречивых мнений и оценок! Что вами руководило? Высокая гуманная цель рассказать правду о жизни этих людей в тяжелейшие времена или же вы стремились ликвидировать еще одно «белое пятно» в истории российско-японских отношений? Тем более удивительно, что вы выбрали эту тему для докторской диссертации.
112 — ЕК: Да я и сама не знаю, как это произошло, но эта работа стала в моей жизни своеобразным «звездным часом». Мне иногда кажется, что я получила это ответственное задание свыше, поскольку буквально незадолго до этого, отметив 40-летие, приняла крещение. Произошло это далеко не сразу, после долгих колебаний и сомнений. И, как ни странно, этому решению немало помогло очередное посещение Японии.
113 Шел 1990 г., лето, август. Большая делегация советской общественности отправляется в г. Нагасаки, где проходила Всемирная выставка «Путешествие 1990». На борту теплохода известные политики, общественные и религиозные деятели СССР, среди которых особенно запомнился статью и величием ныне покойный митрополит Питирим36. До сих пор перед моими глазами стоят все детали заупокойной службы, которую владыка провел на главной палубе теплохода, когда мы проплывали неподалеку от о. Цусима. В России все хорошо помнят трагические события русско-японской войны и печально известное Цусимское сражение 27–28 мая 1905 г., когда русская эскадра потерпела полное поражение от ВМС Японии. Вот почему все мы, кто был на корабле, проплывая эти места, в едином порыве молились за соотечественников, кто отдал жизни за Россию, и в память о них бросали в море венки живых цветов под божественные звуки церковного пения, которое исполнил Хор московской патриархии. Такое не забыть никогда!
36.  итирим (в миру — Константин Владимирович Нечаев, 1926–2003) — епископ Русской православной церкви, митрополит Волоколамский и Юрьевский.
114 — НР: С вами на пароходе был целый хор?
115 — ЕК: Да! По прибытии в Нагасаки меня прикрепили к этому хору в качестве переводчика, и я сразу же сдружилась с этими людьми, а также с сопровождавшими их представителями русской православной церкви. Мы тогда много беседовали на разные, порой весьма сложные религиозные и житейские темы. Особо меня волновал вопрос жизни после смерти, поскольку за два года до этого я потеряла отца и никак не могла найти путей примирения со случившимся. «Так вот он, этот путь!», — подумалось мне тогда, и я решила, что настало время принять крещение.
116 Об крещении я серьезно задумалась в очередной раз, принимая участие в торжественном открытии после реставрации часовни Святого Николая, находящейся на русском кладбище г. Нагасаки, на горе Инаса. Это мероприятие и было основной целью нашей совместной миссии в Японии. Когда-то мне уже приходилось бывать в этих местах, где захоронено более 500 наших соотечественников, в основном участников русско-японской войны. Теперь же, участвуя в молебне в их память, я чувствовала свою тесную сопричастность и с русской историей, и с русской православной церковью. Мы держали свечи в руках и поминали наших соотечественников. А затем состоялось церемония торжественного возвращения останков русского матроса на Родину, во Владивосток, которая буквально потрясла меня до слез.
117 Нужно сказать, что русские захоронения в Японии — отдельная большая и волнующая тема, не покидающая меня и по сей день. Пару лет назад вышел в прокат совместный российско-японский фильм под названием «В плену у сакуры», события которого начинаются с рассказа о русском кладбище в г. Мацуяма на о. Сикоку, где похоронены русские военнопленные-защитники Порт-Артура. Эту тему я подняла как-то случайно, но о ней надо знать и помнить.
118 А еще не могу не рассказать о том, что история Нагасаки тесно связана с распространением христианства в Японии. Именно здесь в 1597 г., по приказу военного правителя Тоётоми Хидэёси37 26 католических миссионеров были казнены через распятие за исповедание веры. Так в Японии начинались массовые преследования католиков и гонения на христианскую религию, проникшую на японские острова вместе с португальскими миссионерами. Но японские христиане держались до последнего и, чтобы не стать очередной жертвой властей, придумали тогда новый образ богоматери с лицом японской богини милосердия Каннон, сидящей в позе Марии и держащей на руках младенца. Это изображение так и назвали Мария-Каннон. Я еще вернусь к этому образу, воспроизведенному уже в наши дни.
37.  Тоётоми Хидэёси (1536–1598) — военный и политический деятель, объединитель Японии.
119 А сейчас буквально несколько слов о еще одном знаке судьбы, который я увидела в Нагасаки. Это бронзовая фигура женщины в кимоно, указывающая прижавшемуся к ней мальчику на морские просторы. Она находится в знаменитом парке Гловер-Гарден, недалеко от центральной набережной города. Именно здесь проходили выступления хора Московской патриархии. Принято считать, что это памятник Чио-Чио-сан, и мало кто знает, что на самом деле в бронзе запечатлена сама Миура Тамаки — всемирно известная японская оперная певица, первая исполнительница роли Чио-Чио-сан. Говорят, что она умерла и похоронена в этом месте в 1947 г. Поскольку Джакомо Пуччини писал оперу именно для нее, бронзовая фигура маэстро установлена неподалеку от памятника Миура. О популярности певицы на родине и далеко за ее пределами говорят многие факты, в том числе международный конкурс на лучшую исполнительницу партии Чио-Чио-сан, который, начиная с 1967 г., попеременно проходил в разных странах мира. В 1976 г. его лауреатом стала Л. К. Захаренко38, солистка Музыкального театра К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко
38.  Лидия Константиновна Захаренко (1938–2021) — оперная певица, народная артистка РСФСР, солистка музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко (до 2017). Много гастролировала в Японии и других странах.
120

121 С Лидией Захаренко, 2000 г.
122 With Lidia Zakharenko, 2000
123 Мы были давно, но шапочно знакомы с Лидией и даже общались по поводу разных японских дел, но после моего приезда из Нагасаки сблизились как никогда ранее. Она оказалась человеком глубоко верующим, с детства приученной к чтению молитв и к церковному ритуалу, она и стала моей крестной. К сожалению, 4 января 2022 г. мы похоронили ее в возрасте 83 лет, а отпевание прошло в той же Церкви Вознесения Словущего на Успенском вражке в Брюсовом переулке, где меня крестили.

References

1. Katasonova E. L. Not Just Hokusai: Three Waves of Japanese Culture in the West. Part I. Oriental Courier. 2023. No. 3. Pp. 222–233 (in Russian).

2. Katasonova E. L. Not Just Hokusai: Three Waves of Japanese Culture in the West. The Third Wave: Not Only Miyazaki. Pop Cultural Landmarks. Part III. Oriental Courier. 2023. No. 3. Pp. 142–158 (in Russian).

3. Katasonova E. L. Japanese Prisoners of War in the USSR: The Great Game of the Great Powers. Moscow: IOS RAS, 2003. 427 p. (in Russian).

4. Katasonova E. L. Japanese Corporations: Culture, Charity, Business. Moscow: Nauka, Vostochnaya literatura, 1992. 166 p. (in Russian).

5. Katasonova E. L. New Japanese Cinema: in Dispute with Screen Classics. Essays on Modern Japanese Popular Culture. Moscow: IOS RAS, AIRO-XXI, 2020. 329 p. (in Russian).

6. Katasonova E. L. The Last Prisoners of the Second World War: Little-Known Pages of Soviet-Japanese Relations. Moscow: IOS RAS, 2005. 253 p. (in Russian).

7. Katasonova E. L. Japanese in the Real and Virtual Worlds. Essays on Modern Japanese Popular Culture. Moscow: IOS RAS, Vostochnaya literatura, 2012. 356 p. (in Russian).

8. Japanese Prisoners of War in the USSR, 1945–1956. Collected Documents. Comp. by: E. L. Katasonova, V. A. Gavrilov. Mocsow: MFD, 2013. 779 p. (in Russian).

Comments

No posts found

Write a review
Translate